Ровно 75 лет назад, 4 сентября 1943 года, состоялась историческая встреча иерархов Русской Православной Церкви с лидером СССР Иосифом Сталиным. Сталин побеседовал с патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины Киевским и Галицким митрополитом Николаем. Результатом этой встречи были самые неожиданные решения, касающиеся положения Церкви в СССР.
О том, как состоялась эта встреча, существует исторический документ — записка полковника государственной безопасности Г.Г. Карпова о приеме И.В. Сталиным иерархов Русской православной церкви (РПЦ). Из нее следует, что решение о встрече с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем было принято в тот же день, в какой состоялась и сама встреча. Причем сами церковные иерархи попросили принять их поскорее!
"…я (Г.Г.Карпов — Ред.
) получил указание позвонить митрополиту Сергию и от имени Правительства передать следующее: "Говорит с Вами представитель Совнаркома Союза. Правительство имеет желание принять Вас, а также митрополитов Алексия и Николая, выслушать Ваши нужды и разрешить имеющиеся у Вас вопросы. Правительство может Вас принять или сегодня же, через час-полтора, или если это время Вам не подходит, то прием может быть организован завтра (в воскресенье) или в любой день последующей недели".
Тут же в присутствии т. Сталина, созвонившись с Сергием и отрекомендовавшись представителем Совнаркома, я передал вышеуказанное и попросил обменяться мнениями с митрополитами Алексием и Николаем, если они находятся в данное время у митрополита Сергия.
После этого доложил т. Сталину, что митрополиты Сергий, Алексий и Николай благодарят за такое внимание со стороны Правительства и хотели бы, чтобы их приняли сегодня.
На встрече, которая длилась 1 час 55 минут, Сталин и иерархи обсуждали насущные вопросы.
Тов. Сталин, коротко отметив положительное значение патриотической деятельности церкви за время войны, просил митрополитов Сергия, Алексия и Николая высказаться об имеющихся у патриархии и у них лично назревших, но не разрешенных вопросах.
Митрополит Сергий сказал т. Сталину, что самым главным и наиболее назревшим вопросом является вопрос о центральном руководстве церкви, т. к. почти 18 лет [он] является патриаршим местоблюстителем и лично думает, что вряд ли есть где столь продолжительные вреды [трудности], что Синода в Советском Союзе нет с 1935 г., а потому он считает желательным что[бы] Правительство разрешило собрать архиерейский Собор, который и изберет патриарха, а также образует орган в составе 5-6 архиереев.
Митрополиты Алексий и Николай также высказались за образование Синода и обосновали это предложение об образовании как наиболее желаемую и приемлемую форму, сказав также, что избрание патриарха на архиерейском Соборе они считают вполне каноничным, т.к. фактически церковь возглавляет бессменно в течение 18 лет патриарший местоблюститель митрополит Сергий.
Сталин не только согласился собраь архиерейский Собор — он еще всячески торопил иерархов, которые было собирались заняться этим вопросом несколько неспешно.
"…Митрополит Сергий ответил, что архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и тогда т. Сталин, улыбнувшись, сказал: "А нельзя ли проявить большевистские темпы?" Обратившись ко мне, спросил мое мнение, я высказался, что если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через 3-4 дня".
Затем Иосиф Сталин безговорочно согласился на все просьбы, которые озвучили ему иерархи. Например, об открытии богословских учебных заведений. Более того, глава СССР удивился, что у него просят так мало — "товарищ Сталин … спросил, почему они ставят вопрос о богословских курсах, тогда как Правительство может разрешить организацию духовной академии и открытие духовных семинарий во всех епархиях, где это нужно".
Иерархи объяснили: "для открытия духовной академии у них еще очень мало сил и нужна соответствующая подготовка, а в отношении семинарий — принимать в них лиц не моложе 18 лет они считают неподходящим по времени и прошлому опыту".
Тов. Сталин сказал: "Ну, как хотите, это дело ваше, а если хотите богословские курсы, начинайте с них, но Правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий".
Точно так же Сталин не возражал против церковного органа печати: "Журнал можно и следует выпускать", против открытия новых церквей, согласился рассмотреть список архиереев, находящихся в заточении, чтобы решить их судьбу. Более того: "тов. Сталин сказал, что церковь может рассчитывать на всестороннюю поддержку правительства во всех вопросах, связанных с ее организационным укреплением и развитием внутри СССР, и что, как он говорил об организации духовных учебных заведений, не возражая против открытия семинарий в епархиях, так не может быть препятствий и к открытию при епархиальных управлениях свечных заводов и других производств".
Были решены и другие вопросы технического характера, после чего Сталин несколько раз спросил иерархов, нет ли у них каких-нибудь других просьб. Узнав, что нет, он подвел итог. Ну, если у вас больше нет к Правительству вопросов, то, может быть, будут потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат, который будет называться Совет по делам Русской православной церкви, и председателем Совета предполагается назначить т. Карпова. Как вы смотрите на это?" Все трое заявили, что они весьма благожелательно принимают назначение на этот пост т. Карпова.
Что же могло послужить причиной столь резкого поворота в отношении по определению атеистически настроенной большевистской верхушки СССР к "зловредным попам" и "исполненным предрассудков" простым верующим? Ведь то, что коммунисты сделали с Церковью во время первых 25-ти лет своего правления, не сравнится даже со зверствами гонителей христианства времен Римской империи, включая самое страшное диоклитианово гонение, в начале IV века. Количество действующих храмов сократилось в разы, были репрессированы сотни тысяч священников и миллионы простых верующих.
Да собственно, пришедшие на встречу "ключевые" архиереи РПЦ, митрополиты Московский, Ленинградский и Киевский на тот момент представляли собой почти полный состав из высшей православной иерархии, оставшейся на свободе — в "предвоенном" количестве аж четырех человек. Остальные были либо расстреляны, либо томились по лагерям и ссылкам. Лишь немногие, вроде святителя Луки Войно-Ясенецкого, пользовались относительной свободой — но, опять же, не ради своего высокого сана, а благодаря другим талантам. В данном случае — Владыка Лука был "хирургом от Бога" и отличным организатором здравоохранения — вот ему и поручили фактическое руководство гигантским "эвакогоспиталем" из 10 тысяч койко-мест.
заседал 8 сентября 1943 г., первый Собор РПЦ после 1918 г. Собору предшествовала встреча Местоблюстителя Патриаршего Престола Московского митр. Сергия (Страгородского) , Ленинградского митр. Алексия (Симанского) и Киевского митр. Николая (Ярушевича) с И. В. Сталиным . В кон. авг. 1943 г. гражданская власть предложила митр. Сергию возвратиться в Москву из Ульяновска, куда митр. Сергий был эвакуирован в окт. 1941 г. 4 сент. митр. Сергию позвонил представитель Совнаркома полковник НКВД Г. Г. Карпов , сообщивший о желании правительства принять высших иерархов РПЦ. Митр. Сергий выразил пожелание, чтобы визит состоялся безотлагательно.
Позже Карпов записал содержание своей беседы со Сталиным, предварявшей звонок митр. Сергию, и вопросы, к-рые задавал ему Сталин: «а) Что из себя представляет митрополит Сергий (возраст, физическое состояние, его авторитет в Церкви, его отношение к властям); б) краткая характеристика митрополитов Алексия и Николая; в) когда и как был избран в Патриархи Тихон; г) какие связи Русская Православная Церковь имеет за границей; д) кто является Патриархами Вселенским, Иерусалимским и другими; е) что я знаю о руководстве Православных Церквей Болгарии, Югославии и Румынии; ж) в каких материальных условиях находятся сейчас митрополиты Сергий, Алексий и Николай; з) количество приходов православной Церкви в СССР и количество епископата» (МЦВ. 1994. № 6 (103)). Получив ответы Карпова, Сталин сказал, что нужно создать специальный орган, к-рый бы осуществлял связь с руководством РПЦ (7 окт. 1943 вышло Постановление СНК, в к-ром было утверждено «Положение о Совете по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР»).
Вечером 4 сент. в Кремле состоялась беседа 3 митрополитов со Сталиным, В. М. Молотовым и Карповым о взаимоотношениях Церкви и гос-ва. Сталин попросил митрополитов высказаться об имевшихся у Русской Церкви и у них лично назревших, но нерешенных вопросах. Митр. Сергий сказал, что самый главный вопрос - о центральном руководстве РПЦ, что он почти 18 лет является Патриаршим Местоблюстителем и думает, что едва ли где-то еще возможна такая ситуация, при к-рой с 1935 г. в Церкви нет Синода. Митр. Сергий просил разрешения собрать Архиерейский Собор, к-рый изберет Патриарха и образует при главе Церкви Свящ. Синод как совещательный орган в составе 5-6 архиереев. Согласившись с предложением митр. Сергия, Сталин спросил о возможном сроке созыва Собора. Митр. Сергий ответил, что Собор можно созвать через месяц. Этот срок, очевидно, не соответствовал видам Сталина, и он спросил: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» - поинтересовавшись мнением Карпова на этот счет. Карпов ответил, что если помочь митр. Сергию транспортом, предоставить самолеты, то Собор можно созвать через 3-4 дня. Договорились, что А. С. соберется в Москве 8 сент. Допустив возможность избрания Патриарха, правительство признало несбыточность большевистских планов полного разгрома Церкви и устранения ее из жизни народа. По существу, были заключены условия своего рода «конкордата», к-рый в основных чертах гос. власть соблюдала вплоть до начала хрущёвских гонений (см. Хрущёв Н. С.).
А. С. состоялся через 4 дня после встречи в Кремле в новом здании Патриархии в Чистом пер. в Москве. В его деяниях участвовало 19 архиереев - все, кто в это время находился на кафедрах на не оккупированных нем. войсками территориях: митрополиты Сергий (Страгородский), Ленинградский Алексий (Симанский), Киевский Николай (Ярушевич), архиепископы Красноярский свт. Лука (Войно-Ясенецкий) , Сарапульский Иоанн (Братолюбов) , Казанский Андрей (Комаров) , Куйбышевский Алексий (Палицын) , Уфимский Стефан (Проценко) , Горьковский Сергий (Гришин) , Ярославский Иоанн (Соколов) , Рязанский Алексий (Сергеев) , Калининский Василий (Ратмиров) , Новосибирский Варфоломей (Городцов) , Саратовский Григорий (Чуков) , епископы Молотовский Александр (Толстопятов) , Курский Питирим (Свиридов) , Кировский Вениамин (Тихоницкий) , Ульяновский Димитрий (Градусов) и Ростовский Елевферий (Воронцов) . Мн. архиереев доставили на Собор на военных самолетах. Почти все они были исповедниками, прошедшими через тюрьмы, лагеря и ссылки, архиеп. Сарапульский Иоанн (Братолюбов) и еп. Молотовский Александр (Толстопятов) были освобождены незадолго до Собора.
А. С. открыл Местоблюститель Патриаршего Престола, прочитавший краткий доклад «О деятельности православной Церкви за два года Отечественной войны». Это был, конечно, не отчетный доклад в общепринятом смысле слова, поскольку говорить открыто о жизни РПЦ в годы, прошедшие после Поместного Собора 1917-1918 гг. , не было возможности, в докладе речь шла исключительно о патриотическом служении Церкви во время войны. Затем Собор заслушал доклад митр. Ленинградского Алексия «Долг христианина перед Церковью и Родиной в переживаемую эпоху Отечественной войны». Сравнивая Великую Отечественную войну с Отечественной войной 1812 г. , митр. Алексий указал на нравственные условия успеха рус. воинства, общие для всех времен: «Твердая вера в Бога, благословляющего справедливую брань; религиозный подъем духа; сознание правды ведомой войны; сознание долга перед Богом и Родиной». Затем митр. Алексий поставил вопрос об избрании Святейшего Патриарха и предложил кандидатуру митр. Сергия, предложение было единодушно одобрено всеми участниками Собора. Митр. Сергий поблагодарил преосвященных за избрание его Патриархом и предложил формулу поминовения Святейшего Патриарха: «Святейшего отца нашего Сергия, Патриарха Московского и всея Руси».
Митр. Сергий предложил избрать Свящ. Синод при Патриархе из 3 постоянных и 3 временных членов. Временных членов предполагалось выбирать на полугодовые сессии по 1 архипастырю от каждой из 3 групп епархий: сев.-вост., центр. и юж. в порядке старшинства. Постоянными членами Синода Собор избрал митрополитов Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича), а также архиеп. Горьковского Сергия (Гришина). Временными членами в Синод приглашены были архиепископы Куйбышевский Алексий (Палицын), Красноярский Лука (Войно-Ясенецкий) и Ярославский Иоанн (Соколов), а также управляющий делами Московской Патриархии прот. Николай Колчицкий . Полномочия нового Синода отличались от полномочий того, к-рый был учрежден определениями Поместного Собора 1917-1918 гг. о высших органах церковного управления: Поместный Собор в свое время предусматривал для Синода более самостоятельный статус, новый же Синод образовали при Патриархе. Опыт, приобретенный РПЦ в 20-30-х гг. XX в., показал особую ответственность первосвятительского служения, т. к. в пору гонений, при внешних и внутренних расколах и разделениях, для многомиллионной паствы главным духовным ориентиром, помогавшим различать, где правосл. Церковь, а где схизмы, была личность первого архиерея - Патриарха Тихона , потом митрополитов сщмч. Петра и Сергия.
А. С. принял подписанную всеми его участниками декларацию об осуждении изменников веры и Отечества, направленную против коллаборационистов из духовенства и мирян, запятнавших себя сотрудничеством с оккупационными властями и одновременно посягнувших на учинение расколов. Разумеется, этот акт был направлен не против тех священнослужителей, к-рые, находясь на оккупированной территории, вынуждены были вступать в контакты с нем. властями по вопросам, связанным с открытием храмов, епархиальной и приходской жизнью, контролировавшейся нем. администрацией. Он касался священнослужителей, предававших ближних или откровенно переходивших на сторону фашистов. В обращении Собора к советскому правительству была выражена готовность умножить усилия РПЦ в служении правому делу спасения Родины от фашистской агрессии. А. С. издал также «Обращение ко всем христианам мира», проект к-рого был зачитан Саратовским архиеп. Григорием (Чуковым). В нем Собор охарактеризовал борьбу с фашизмом как проявление благородного порыва человеческого духа «нанести смерть самой войне».
Интронизация новоизбранного Патриарха состоялась 12 сент., по окончании литургии Патриарх Сергий обратился к пастве, молившейся в кафедральном Богоявленском соборе со словом, в к-ром дал оценку состоявшемуся Собору и избранию Патриарха: «Собор преосвященных архипастырей своим единогласным решением от 8 сентября постановил усвоить мне титул Патриарха Московского и всея Руси. Таким образом, наша Русская Церковь этим актом получила всю полноту канонического возглавления, управления и молитвенного предстательства… В моем положении по внешности как будто ничего не изменилось с получением патриаршего сана. Фактически я уже в течение 17 лет несу обязанности Патриарха. Это так кажется только по внешности, а на самом деле это далеко не так. В звании патриаршего Местоблюстителя я чувствовал себя временным и не так сильно опасался за возможные ошибки. Будет, думал я, избран Патриарх, он и исправит все допущенные ошибки. Теперь же, когда облечен высоким званием Патриарха, уже нельзя говорить о том, что кто-то другой исправит ошибки и сделает недоделанное, а нужно самому поступать безошибочно, по Божьей правде и вести людей к вечному спасению» (ЖМП. 1943. № 2. С. 8).
О своем избрании и интронизации Патриарх Сергий сообщил Вост. Патриархам: К-польскому Вениамину , Александрийскому Христофору II , Антиохийскому Александру III и Иерусалимскому Тимофею , направив им известительные грамоты. Из Стамбула, Каира, Дамаска и Иерусалима получены были ответные приветственные телеграммы Патриархов, пришли также поздравления от глав инославных Церквей, от церковных деятелей христ. Востока и Запада. Из Тбилиси Патриарха Сергия поздравил с избранием и интронизацией Католикос-Патриарх Каллистрат (Цинцадзе) , глава Грузинской Церкви, общение с к-рой у РПЦ было прервано в 1917 г.; эта телеграмма давала надежду на прекращение разделения и восстановление евхаристического общения.
Деяния А. С. стали переломными во внутренней жизни РПЦ: спустя неск. дней было принято решение об издании «Журнала Московской Патриархии» , стали приниматься меры по укреплению дисциплины среди духовенства. 27 окт. Патриарх Сергий обратился в правительство с просьбой амнистировать 24 архиеря и 2 священников. 28 нояб. СНК разрешил открытие в Москве Богословского ин-та и пастырских курсов и определил процедуру возобновления деятельности храмов и приходов. Возобновилась и внешняя деятельность РПЦ - уже 19 сент. Московская Патриархия принимала первую высокую зарубежную делегацию - Архиепископа Йоркского Сирила Гарбета, представлявшего Англиканскую Церковь . Руководство Англиканской Церкви в кон. лета 1943 г. обратилось к советскому правительству с просьбой разрешить приезд своей делегации в Москву, накануне Тегеранской конференции такой визит и особенно встреча членов делегации с Патриархом РПЦ были признаны Сталиным желательными и полезными.
Одновременно начался процесс повсеместного покаянного возвращения в лоно Матери-Церкви обновленцев, чему способствовала и позиция гос-ва: 12 окт. Карпов подал на имя Сталина докладную записку с предложением прекратить поддержку обновленчества и «не препятствовать распаду обновленческой церкви». Согласие Сталина и последовательно проводимая гос. политика, основанная на том, что «переход обновленческого духовенства и приходов - дело внутрицерковное», предопределили скорый конец обновленчества. Начался и процесс возвращения «григорианцев» (см. Григорианский раскол) различных групп «непоминающих» и «непримиримых» - «иосифлян» (см. Иосиф (Петровых)), «истинно православных христиан» (см. Истинно Православная Церковь), «викториан» и др., многие из них в военные годы практически прекратили свою деятельность или превратились в небольшие группы.
Избрание Патриарха, демонстрировавшее начало нормализации церковно-гос. отношений в СССР, вызвало немедленную реакцию со стороны нем. руководства: в нач. окт. 1943 г. Главное управление имперской безопасности совместно с Министерством вост. территорий наметило проведение неск. конференций правосл. духовенства оккупированных территорий, на к-рых предполагалось принять резолюции о неканоничности избрания Патриарха Сергия, но митр. Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский) разъяснил нем. властям, что выборы Патриарха произведены в соответствии с каноническими нормами и не могут быть оспорены. Поддержку своей инициативы германское командование нашло в Русской Православной Церкви за границей , 7 архиереев к-рой на совещании 8-13 окт. 1943 г. в Вене признали избрание Патриарха Сергия «фактом не только неканоничным, но и не церковным, а политическим». Германские власти категорически требовали запретить возношение на богослужениях имени Патриарха Сергия. Резолюция Венского совещания была решительно осуждена митр. Сергием (Воскресенским), и, хотя он вынужден был оповестить духовенство о требовании нем. властей, сам он на богослужениях всегда поминал Патриарха Сергия.
Арх.: Дневники митр. Алексия (Симанского) за 1943 г. // Архив ЦНЦ.
Прот. Владислав Цыпин
Мы всё больше привыкаем называть вторым восстановлением патриаршества встречу И. Сталина, В. Молотова и Г. Карпова с тремя митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), произошедшую 4 сентября 1943 года, и последовавший 8 сентября собор, после которого митрополит Сергий стал патриархом.
Это событие, безусловно, имеет очень большое значение и серьезные внутренние и внешние последствия в церкви и обществе. Заканчивался период открытых гонений, начатых в 1917 году большевиками, которые не стеснялись быть разрушителями церкви и даже ввели это в свою официальную политику, создав Союз воинствующих безбожников и передав руководство в нем не просто людям неверующим, а агрессивно антихристианским, антицерковным, что всегда важно помнить. Начинался другой период жизни страны, связанный с новым положением нашего государства в мире в конце Второй мировой войны. Сейчас оценить все последствия трудно, и трудно понять, как это могло быть воспринято, потому что народ, конечно, никто не спрашивал. Общество, имеющее какое-то свободное, непринужденное единство, общение или мнение было разгромлено. Церковный народ в то время был точно так же разможжён советской властью и находился в духовном обмороке, правильнее даже было бы сказать в коме.
Весь народ остался без своих старых дореволюционных вождей и авторитетов, без надежды обрести новых, кроме захвативших власть, без какой бы то ни было доброй инициативы, потому что всякий инициативный человек был уничтожен или сидел, или был изгнан из страны. Те, кто тогда потянулся в храмы, которых оставалось очень мало, кроме западных областей – этот народ уже ничего не боялся, потому что терять было просто нечего, кроме собственной жизни, уже всячески искалеченной. В основном это были очень пожилые женщины, которые уже не реагировали на коллаборационизм в церкви. А Сталину с его стратегическими намерениям выйти на мировую арену с новым витком мировой революции понадобилась церковь – потому что то, что он сделал с церковью, слишком дискредитировало его политику, что бы ни говорили об этом церковные иерархи.
Вот поэтому Сталин в сентябре 1943 года приглашает к себе трех митрополитов и делает им некоторые предложения, от которых они не могут отказаться. Впрочем, делает он это, как бы идя навстречу, выражая не то что сочувствие, а солидарность в каких-то моментах. Сталин умел играть, он был в этом смысле весьма неплохим политиком и умел производить впечатление.
Эта встреча и происшедший моментально архиерейский собор фактически стали вторым восстановлением патриаршества после того восстановления, которое срочно было произведено – пусть и не очень соборно – сразу после Октябрьского переворота на Соборе 1917-1918 годов. В 1918 году патриаршество себя может быть не целиком, но хоть в какой-то степени оправдывало. Впрочем, еще при патриархе Тихоне стало ясно, что без серьезных компромиссов с властью ничего в стране официально не сделаешь. А церковь привыкла жить официально, привыкла быть всегда под патронатом государства и по-другому себя не мыслила. Вспомним хотя бы наличие большого количества храмов, которые не могли содержать сами верующие и церковные общины. Это чаще всего были или ружные храмы, находящиеся под «ругой» – материальной опекой государства, или частные храмы, которые строили и содержали богатые люди.
Внутренняя логика жизни церкви в Константиновский период своей истории требовала налаживания отношений с государством любой ценой. Но цена в 1917-1918 годах или в начале 20-х – в любом случае до смерти патриарха Тихона – была одна, а в 1943 – уже другая. Второе восстановление патриаршества в 1943 году было еще менее оправдано, но в каком-то смысле еще более необходимо. Потому что восстановление патриаршества означало какое-то признание и хоть какое-то покровительство со стороны государства. Ведь церковь в лице этих трех митрополитов по-прежнему ориентировалась на старую модель государственно-церковных отношений, на старую экклезиологическую* модель жизни.
Все что оставалось церкви, включая ее внутреннее устройство, и приходское, и епархиальное – все это было вынесено из старой эпохи, ушедшей навсегда. Но жить по-другому церковь не умела. И хотя она стала учиться это делать еще с конца XIX века, но неохотно и со скрипом, благословляя существование братств, общин, другие свободные новые формы жизни церкви типа монастыря в миру и иночества в миру. Все это было ново для церкви и не имело ничего общего с имеющимся сводом канонов, но это соответствовало жизни, которая развивалась очень бурно, особенно начиная с 1917 года.
В начале 1918 года патриарх Тихон в своем послании от 1 февраля благословил создание духовных союзов, общин, братств и призвал это делать как можно интенсивнее. Однако экклезиологических выводов из этого почти не было сделано не только в нашей стране, но и в зарубежных епархиях. Собор 1917-1918 годов дал некоторые возможности для развития инициативы мирян, дал им возможность проповедовать в храмах, надеяться на возможность общинной жизни, неформальной, живой, реальной, и даже готов был разрешить служить женщинам в качестве дьяконисс и много чего еще. Но советская власть это, конечно, хорошо понимала и принимала контрмеры. Соборность была полностью отменена. Она не могла себя никак выражать. Те соборы, которые формально собирались для избрания патриархов, начиная со второго восстановления патриаршества, конечно, были целиком и полностью контролируемыми властью, и церкви нельзя было отступить ни на шаг от ее предписаний.
Вот это самое главное. Новая экклезиология, которую мы называем общинно-братской, а также экклезиология евхаристическая по существу воплощаться в церкви уже не могли. Должны были бы воплощаться, но не могли. И всё же те пути, которые открыл своей Церкви Господь на рубеже XIX-XX веков, не были вовсе забыты и оставлены. Теперь мы знаем, что, слава Богу, не только Преображенское братство открыло новый путь жизни церкви и новую форму ее отношений с обществом, с государством, народом, внутри самой себя. Да, мы открыли это самостоятельно, но вообще-то это было открыто раньше, и на самом деле всегда в истории церкви так или иначе проявляли себя общинно-братские черты, хотя они в ней всегда прятались. Порой братства были гонимы и в доконстантиновский период, что ж говорить про константиновский или советский, или, еще хуже того, про постсоветский – очень неоднозначный период нашей церковной истории.
Да, надежда есть, да, путь показан, и не случайно нам многие священники говорят: что было бы с церковью, если бы не было вашего братства, мы не знаем; мы не знали вообще, есть церковь или нет, где ее можно увидеть. Многие священники считают, что церкви нет. И это касается не только нашей церкви, это имеет распространение более широкое. Интересно, что, скажем, Русский экзархат Западной Европы, оставшийся под Константинополем и после падения советской власти, тоже считает себя продолжателем дела Поместного Московского собора 1917-1918 годов. И действительно, там многое сохранено и делается, и там обстановка другая. Приверженцем исполнения решений Собора был и митрополит (Блум). Но при этом очень большие пережитки поместно-приходской клерикалистской экклезиологии существуют и там, что, конечно, не способствует расцвету церковной жизни, расцвету творчества, свободы, личностности, соборности, любви и познания истины.
Антропологическая катастрофа, явившаяся на свет после великой Русской Катастрофы XX века, конечно, никуда не делась – она продолжается, и поэтому говорить о голосе народа в церкви невозможно. Он тоже целиком и полностью подавляется и искажается, и церковь находится в крайне тяжелом состоянии. Даже можно сказать словами одной из молитв, что «церковь в параличе, почти при смерти». Мы все в этом должны каяться, потому что слишком плохо это понимаем, слишком мало делаем для того, чтобы это преодолеть.
В этом смысле важен наш Форум национального покаяния и возрождени я. Он дает новую надежду абсолютно для всех и даже не только для членов церкви. Этот Форум, это сообщество несет в себе потенции для реального общенационального и церковного возрождения.
Подготовил Олег Глаголев
* Экклезиология – раздел богословия, изучающий природу и устройство церкви.
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в февраля впервые в истории посетил Антарктиду по приглашению российских полярников и совершил богослужение в единственном постоянно действующем антарктическом храме - освященной в 2004 году Троицкой церкви Русской православной церкви на станции Беллинсгаузен на острове Кинг-Джордж (Ватерлоо). Патриарха не случайно сопровождал епископ Горноалтайский и Чемальский Каллистрат (Романенко) — он принимал участие в строительстве храма, в 30 лет стал первым его настоятелем и дважды зимовал на российской полярной станции. О том, как складывается духовная жизнь полярников, зачем им храм и что делают в Антарктике монахи Троице-Сергиевой лавры архиерей рассказал в эксклюзивном интервью РИА Новости. Беседовала Ольга Липич.
- Владыка, что означает посещение патриархом антарктической станции?
— Научная станция Беллинсгаузен расположена на 62 градусе южной широты. Это одна из пяти зимовочных станций, которые у России сейчас есть в Антарктиде. Конечно, визит Святейшего патриарха Кирилла — это большое историческое событие, осмыслить которое сразу вряд ли получится. Сейчас можно сказать, что ни один первосвятитель не бывал в Антарктиде: ни один из патриархов, ни римский папа — никто никогда. Это в истории впервые.
- Вы тесно общались с полярниками — насколько для них важна такая духовная поддержка, зачем им храм?
— Вот представьте, что одни и те же люди — скажем, 6 человек — живут бок о бок неделю, месяц, два месяца, три месяца. У нас был случай, когда один полярник всегда приходил вовремя, на все трапезы, и у него было место рядом со входом, а другой всегда немного опаздывал, и у него была привычка: когда заходил в столовую, начинал сморкаться. Так проходит месяц, другой, третий, а потом воздух так накаляется, что поднеси спичку — и она загорится от воздуха. Снять такое эмоциональное напряжение, конечно, помогает храм.
Знаю, что многие полярники, те, кто вслух не исповедует веры, приходили в храм ночью — просто постоять, как-то по-своему помолиться или свечку поставить. Причем я об этом узнавал через какое-то время — через полгода, год. А кто-то приходил ко мне, просил исповедаться, причаститься, но при этом говорил: "Я не хочу, чтобы кто-то знал". И я говорил: "Хорошо, никто не узнает". Мы служили там в шесть утра литургию, никто и не знал об этом. И много разных других было случаев.
Да и вообще присутствие священника на станции во многом помогает. Рядом со священником люди волей-неволей задумываются о том, что у каждого в сердце, что направлено к небу, к Богу. Для старых, советской закалки людей это все было мракобесие, когда-то, что-то, где-то мимо прошедшее… А здесь, когда живешь, ходишь рядом, сидишь вместе — многие начинают задумываться, подходят, спрашивают: "Вот ты — молодой парень, почему ты не займешься делом нормальным?" А чем это ненормальное дело?— И стереотипы у людей начинают рушиться, люди внутренне меняются.
И важно, что здесь в храме за весь материк, за всех, кто покоится в Антарктике, совершаются молитвы. Место освящается.
- А где главное кладбище полярников и в каком оно состоянии?
— Основное наше кладбище находится на острове Буромского, это вблизи станции Мирный. Туда добраться сложно, только на судне. Там больше 80 захоронений. Есть и символические надгробия: если человек пропал, упал в трещину и его невозможно достать — там ставится памятный знак.
Сейчас задача к 2020 году — к юбилею открытия Антарктиды — отреставрировать кладбище, прогнившие саркофаги заменить, новый крест поставить.
- Не было идеи поставить там часовню?
— У нас немного другая перспектива. Мы хотим сделать так, чтобы священник мог вместе с кораблем, с НЭС (научно-экспедиционным судном. — ред.) зайти на каждую нашу станцию. И зайдя, взять столик, достать антиминс, отслужить литургию, панихиду, исповедовать желающих, окропить станцию святой водой, какие-то там вещи освятить.
- Хотите организовать такое посещение российских полярных станций священником с какой-то периодичностью?
— Да, для начала — так. А уже потом, кроме угла в кают-компании, может быть, действительно поставить богослужебные строения или приспособить отдельные уже существующие помещения. Скорее всего, не часовни, а храмы-часовни (от приходского храма храм-часовню отличает отсутствие "инфраструктуры" — кабинета настоятеля, воскресной школы. — ред.). Вот такие храмы-часовни — чтобы был престол, чтобы можно было служить литургию — на отдаленную перспективу нужно иметь на каждой станции.
То есть, в будущем в Антарктике могут красоваться в общей сложности пять храмов-часовен — по числу действующих сейчас наших станций?
— Да. По предварительной договоренности с руководством Института Арктики и Антарктики, мы можем это сделать, но с тем, чтобы священник там не зимовал. На Беллинсгаузене зимует, а на всех остальных — пришел на два дня с НЭС, послужил и ушел.
- С чем связано такое условие — что на Беллинсгаузене может зимовать, а на остальных нет?
— Это определенная нагрузка: надо обеспечивать продовольствием и не только. Институт помогает. Сейчас двух зимующих наших священников оформляют в штат. Они живут вахтовым методом: год одни, год другие. И если мы даем кандидатуру священника и его оформляют, то он несет и какое-то послушание, кроме церковного, осуществляет какую-то работу на станции. У него должна быть какая-то квалификация, чтобы он мог эту работу осуществлять.
- А у вас, когда вы начинали служение в Антарктиде, были какие-то специфические знания?
— Тогда у нас еще не было такой формы сотрудничества с институтом. Я как раз был совершенно неподготовленный. И начал свою карьеру, так сказать, с того, что выносил мусор с камбуза ежедневно. Потом помогал повару носить продукты со склада. Потом без повара носил продукты. А под конец зимовки я уже повару указывал, когда и что готовить: "Гречу не готовь — у нас ее мало осталось. Я сделал ревизию, я все знаю". Когда привезли новые продукты, я стоял и командовал: это сюда складывайте, а это — туда. Было два начальника станции — один уходил, а второй его менял, — и они оба остановились и говорят: "Не был ли ты прапорщиком в армии — так командуешь?"
Когда есть какой-то совместный труд, нагрузки, послушания, то это лучше. А если дистанцироваться от всех: вы живете своей жизнью, а я здесь на горке своей — был такой опыт у нас — это не приводит к хорошему. В таких условиях надо быть одним коллективом. Но в этом тоже кроется большая проблема, потому что люди здесь. в основном, даже если верующие, нецерковные — и тесно общаясь с ними, проникаешься тем духом, которым они живут. Очень сложно бывает и себя сохранить как священнослужителя, как монаха, и людей не оттолкнуть, не дистанцироваться от них. Нужно много крепости, чтобы это все пройти.
- А что самое сложное?
— Один и тот же круг лиц неделю, месяц, полгода…
- Около 10 человек?
— По-разному: однажды 12 зимовало, однажды — 6 человек. И люди все совершенно разные.
Но, как я понимаю, на остров Ватерлоо, на станцию Беллинсгаузен, самолеты могут часто летать и менять людей, если необходимо?
— Да, на станции Беллинсгаузен у нас есть возможность приехать, уехать, поменять кого-то, если будет такая критическая нужда. А на других станциях такой возможности нет: там нет самолетов — там пришел корабль, ушел, следующий через год. И это проблема, потому что если у кого-то с кем-то какая-то несовместимость, то ты ничего не сделаешь.
- А если человек серьезно заболел?
— Если заболел, то и операции прямо на станции делают. Я сам ассистировал при одной операции.
- У вас есть какое-то медицинское образование?
— Нет, никакого. Мне просто сказали: "Стой, держи, подавай шприцы".
- Страшно было?
— Сперва нет, а потом, когда брызнуло немного красным на халат, я чуть сознание не потерял с непривычки.
- Вас как первого настоятеля храма на полярной станции можно назвать основателем православия в Антарктиде?
— Нельзя меня так громко назвать. Откуда вообще идея создания храма появилась? Она принадлежала начальнику станции Беллинсгаузен, Олегу Сахарову. Когда в 1990-е годы урезали финансирование и была угроза того, что станцию закроют, полярники решили: если мы построим храм, то этого не произойдет. Храм тогда не построили, станцию не закрыли, но идея осталась. Она витала в воздухе. И потом руководитель Российской антарктической экспедиции Валерий Лукин в беседе с Петром Задировым (в прошлом тоже полярником, парашютистом-испытателем. — ред.) на освящении храма, который Задиров построил в своем родном селе Новоникольском, сказал: "Вот ты построил у себя храм, а давай теперь построим в Антарктиде." Петр Иванович взялся за это — и они вместе с руководителем группы компаний "Руян" Александром Кравцовым построили. И до сих пор сопровождают наш храм — помогают, если что нужно закупить, привезти.
- А как Вы решились первый раз поехать в Антарктиду?
— Мне просто сказали: поедешь. Так вышло. Я на тот момент перезимовал на Соловках, на острове Анзер. Мы там встретили Пасху без ничего, потому что навигация начиналась 15 июня. Мы из озера наловили окуньков — этим и разговелись. Я решил, что так быть не должно. Решил, что у нас должны быть яйца и молоко на Пасху — разговляться. И вот за лето я привез из Архангельска козу с козлом, чтобы у нас было свое молоко, в Подольске мне загрузили целую фуру: цыплят, еще что-то, какую-то мебель — и она была готова ехать. Я докладываю владыке Феогносту, наместнику Троице-Сергиевой лавры… А он говорит, что не надо этого делать. Я говорю: "Ну как же, владыка?" А он: "Мы вам даем другое послушание — поедете в Антарктиду!" Я ответил: "Хорошо, поеду". Владыка сказал: "Хорошо, завтра в 9 часов с паспортом".
- Как потом события развивались?
— Мы ушли из Калининграда на научно-исследовательском судне "Академик Сергей Вавилов", два месяца везли храм, 36 часов его разгружали — это отдельная история, как храм разгружали. Хочется сразу отметить руководителя научной группы Морозова Евгения Георгиевича — он все 36 часов простоял на барже, участвовал лично в разгрузке, спину сорвал, но не ушел. А если бы ушел, разбежались бы все…
Вспоминается первая встреча с полярниками: с баржи подают груз — цемент, бревна, подсвечники, церковную утварь, и две канистры у меня были 30-литровые с лампадным маслом. Такой колоритный полярник принимает у меня две эти канистры и спрашивает: "Что, батюшка, кагорчик? Причащаться будем?" "Нет, масло", — говорю. Он: "А кагорчик-то где?" "Нет", — говорю. А он мне эти канистры обратно — дескать, иди отсюда, зачем ты нам вообще такой нужен? Вот такая у нас вышла первая встреча.
Сегодня уже вы подбираете священнослужителей для зимовок, и все они, как и вы сами, — из подмосковной Троице-Сергиевой лавры. Почему Лавра?
— Указ был такой. Когда еще к патриарху Алексию II пришли Задиров и Лукин и сказали, что есть инициатива — построить храм в Антарктиде, Святейший благословил это начинание и издал указ, согласно которому в Антарктиде открывалось Патриаршее подворье, духовное окормление которого возлагалось на Троице-Сергиеву лавру. И когда этот указ пришел наместнику Лавры и он стал думать, кого бы туда отправить на зимовку, приехал я с Анзера и говорю: "Вот, мне надо кур туда везти, яйца…"
- В общем, он понял, что вы — человек хозяйственный, справитесь…
— Нет, просто у меня оказался опыт зимовки на необитаемом острове — на острове Анзер Соловецкого архипелага. Поэтому меня и отправили.
- Какие сейчас проблемы и надежды во взаимодействии Церкви и полярников?
— Нам надо укрепить отношения с Институтом Арктики и Антарктики. Будем действовать.
Когда думаете реализовать первый этап намеченного — чтобы на каждой станции время от времени бывал священник? И когда второй — создание храмов-часовен?
— Первый этап, думаю, реально начать уже в следующую экспедицию.
- В 2017 году, получается?
— Получается, да. А все дальнейшее будет зависеть от того, когда найдутся люди, готовые вкладывать средства в то, чтобы строить храмы. Сейчас же кризис…
- Спонсоры нужны?
— Конечно. Вот был проект строить на станции Новолазаревская храм, уже батюшка ездил — иеромонах Гавриил (Богачихин) из Лавры (Троице-Сергиевой — ред.), — место выбрал, а с финансированием возникли сложности. Поэтому дело приостановилось. Но, с Божьей помощью, надеюсь, удастся его продолжить.
- А другие проекты в Антарктике?
— Это все еще в стадии формирования, можно сказать. Я пока занимался тем, что выбирал священнослужителей, которые пойдут на зимовку. Сейчас хочу сделать следующий шаг… С Божией помощью и по благословению Святейшего патриарха все удастся, надеюсь.