Барков Иван Семенович - стихотворец и переводчик 18 века, автор порнографических стихов, основоположник «незаконного» литературного жанра - «барковщины».
Барковщина - нецензурный литературный стиль
По праву считается одним из выдающихся российских поэтов; его произведения - срамные вирши, удивительно сочетающие грубость, сарказм и сквернословие, читаются не в школах и институтах, а чаще всего тайком. Во все времена находились люди, желающие познакомиться с работами скандально известного автора.
К началу 1992 года произведения Ивана Баркова стали публиковаться в таких известных изданиях, как «Звезды», «Литературное обозрение», «Библиотека» и прочие.
Иван Барков: биография
Родился он предположительно в 1732 году в семье священнослужителя. Начальное обучение проходил в семинарии при Александро-Невской лавре, в 1748 году с помощью М. В. Ломоносова стал студентом университета при Академии наук. В учебном заведении особую склонность проявлял к гуманитарным наукам, много занимался переводами и изучал творчество античных писателей. Однако неуправляемое поведение Баркова, постоянные попойки, драки, оскорбления ректора стали поводом для его отчисления в 1751 году. Разжалованного студента определили учеником в Академическую типографию и, учитывая его исключительные способности, дали разрешение посещать в гимназии уроки французского и немецкого, а также учиться у С. П. Крашенинникова «российскому стилю».
В должности копииста
Позже из типографии Барков Иван был переведен копиистом в Академическую канцелярию.
Новые обязанности позволили молодому человеку тесно общаться с М. В. Ломоносовым, которому он частенько снимал копии с документов и переписывал его сочинения, в частности «Древнюю российскую историю» и «Российскую грамматику». Однообразная, монотонная работа переписчиком стала для Баркова увлекательнейшим занятием, потому как сопровождалась интересными консультациями и разъяснениями Ломоносова. А это фактически стало продолжением университетской учебы для несостоявшегося студента.
Первые литературные работы Баркова
Первой самостоятельной работой Ивана Баркова стала «Краткая российская история», вышедшая в 1762 году. По мнению Г. Ф. Миллера, в историческом исследовании от времен Рюрика до Петра Первого сведения сообщаются более точно и полно, чем, к примеру, в работе Вольтера про историю России при Петре Великом. За сочиненную в честь дня рождения Петра III оду в 1762 году Барков Иван был определен в Академию переводчиком, что обусловило появление качественных и полных художественного достоинства переводов.
С легкостью овладев нюансами одической поэзии, литератор не стал совершенствовать себя в данном жанре, который в будущем мог бы принести поэту официальную славу и гарантированное продвижение по службе. Далее Барков Иван подготовил к печати (исправил непонятные места, дополнил пробелы текстом, изменил старую орфографию, адаптировав ее для более понятного прочтения) Радзивилловскую летопись, с которой полноценно ознакомился при переписывании ее для Ломоносова. Данный труд, предоставивший широкой публике возможность знакомства с достоверными историческими фактами, был издан в 1767 году.
Поэт, которого неудобно цитировать
Более всего поэт Иван Барков прославился за нецензурные стихи порнографического содержания, обусловившие появление нового жанра «барковщина». Очевидно, примером для возникновения столь вольных строк, первая частичная публикация которых в России состоялась в 1991 году, стали русский фольклор и фривольная французская поэзия. Мнения о Баркове различны и диаметрально противоположны. Так, Чехов считал, что которого неудобно цитировать. Лев Толстой называл Ивана ярмарочным шутом, а Пушкин полагал, что вся соль именно в том, что все вещи называются своими именами. Стихи Баркова присутствовали на веселых пирушках студентов, а его цитатами в застольных беседах восполняли паузы Грибоедов, Пушкин, Дельвиг. Барковские стихи цитировал Николай Некрасов.
В отличие от произведений Маркиза де Сада, услаждающегося различными неестественными ощущениями и двоякими ситуациями, Барков Иван выражается по-нормальному порочно, не переступая некую запретную грань.
Это всего лишь кабацкий заседатель, на свою беду наделенный стихотворным талантом и умом. Описываемая ним порнография является отражением русского быта и невоспитанности, которая и сегодня остается одной из самых ярких черт общественной жизни. Ни в одной литературе нет сквернословов, которые могли бы так изящно «по-русски» материться в поэзии, как это делал Иван Барков.
А умер смешно…
Современники считали Ивана Баркова крайне распутным человеком. В народе ходила легенда, что Барков, хоть и пил чрезмерно много, но был прекрасным любовником, и часто привозил в свое имение распутных подружек и собутыльников.
Барков Иван Семенович, биография которого вызывает интерес у современного поколения, вел нищенскую жизнь, пил до конца своих дней и умер в 36 лет. Остались неизвестными обстоятельства его смерти и место погребения. Но версий окончания его короткой жизни масса. По одной из них, в публичном доме от побоев, другая утверждает, что он утонул в нужнике, будучи в состоянии запоя. Говорят, какие-то люди обнаружили труп Баркова в его кабинете с головой, засунутой в печь с целью отравления угарным газом, и торчащей наружу нижней половиной тела без штанов с воткнутой в нее запиской: «Жил - грешно, а умер - смешно». Хотя, по еще одной версии, эти слова поэт произнес перед смертью.
Иван Барков первым в России написал «про это», притом сразу в стихах. Он умер тридцати шести лет от роду, и очень скоро к его биографии присочинили множество похождений, в том числе непристойных. Так и живут порознь – достоверный Барков, мало кому известный, и миф о Баркове, который у всех на устах.
А некдоты бывают разные. Есть «исторические анекдоты», то есть забавные истории, рассказанные современниками об исторических лицах. Они вполне правдоподобны, некоторые от частого повторения в печати постепенно становятся биографическими фактами. Исторические анекдоты о Баркове, рассеянные по мемуарам разных лиц, опубликованы в XIX веке. И если они хотя бы частично отражают личность Баркова, то это был человек «веселого и беспечного нрава».
Рассказывают, например, что поэт Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. «Барков пришел однажды к Сумарокову. «Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!» – сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец – я, второй Ломоносов, а ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал...»
«...Сумароков свои трагедии часто прямо переводил из Расина и других... Барков однажды выпросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, на полях написал: «Украдено у Сумарокова» – и возвратил книгу по принадлежности».
«Барков заспорил однажды с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду... Через четверть часа Сумароков выходит с готовой одою и не застает уже Баркова. Люди докладывают, что он ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-нибудь проказа. В самом деле, видит он на полу свою шляпу и...»
Бытовые анекдоты о Баркове приписывают ему крайнее распутство. Если собрать весь этот пласт анекдотов, то можно составить такую легенду: Барков жил в своем имении в селе Барковке, был он пьяница и неутомимый любовник (этакий Лука Мудищев, речь о нем впереди). Сочинял срамные стишки про императрицу Екатерину и ее оргии с Григорием Орловым. Дошло до императрицы, она осердилась и велела тотчас доставить Баркова во дворец. Они уединились в спальне, откуда Барков выполз на третьи сутки, без штанов, но с графским титулом. Тем и прославился. (Похабная поэма «Григорий Орлов», более поздняя, тоже ходила по рукам, и ее, само собой, приписывают тому же Баркову.)
Больше склонен к худым делам
В 1732 году у священника Семена Баркова родился сын, нареченный Иваном. Судьбы поповичей сходны и известны заранее без гадалки: сызмальства обучение грамоте по духовным книгам, церковное пение на клиросе, потом духовная семинария, а затем – свой приход, либо тятенькин, в наследство. В 1744 году поступил Ваня в Александро-Невскую духовную семинарию.
Отрок он был способный, но нрава беспокойного и непокорного. В 1748 году в семинарию приехали из Академии наук профессора М.В.Ломоносов и И.А.Браун, чтобы «екзаменовать» семинаристов для определения в Академический университет. Руководство семинарии не включило Ивана Баркова в число претендентов. Десять семинаристов держали экзамен, пятеро выдержали испытание.
Но Иван-то был непрост, он сам явился к Ломоносову и попросил испытать его, так как во время «екзамена», дескать, отсутствовал по болезни. Михайло Васильевич испытал отрока и нашел его знания весьма основательными, о чем и написал в канцелярию академии:
«Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александровской Семинарии ученик Иван Барков и объявил... что весьма желает быть студентом при Академии Наук, и для того просил меня, чтоб я его екзаменовал. И по его желанию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие и латинской язык столько знает, что профессорския лекции разуметь может... При том объявил он, что учится в школе Пиитике, и что он попов сын, от роду имеет 16 лет, а от вступления в Семинарию пятой год...» Далее следовала рекомендация Ломоносова: «...я уповаю, что он в науках от других отменить себя может».
Для предварительной подготовки Баркова определили сначала в академическую гимназию. Он слушал лекции по стихосложению В.К.Тредиаковского, курс поэтики и красноречия И.Э.Фишера, штудировал античных авторов. У некоторых преподавателей он был на хорошем счету, другие считали его либо негодным, либо рано допущенным к наукам. Очень скоро определился его талант литературного переводчика, еще в гимназические годы он перевел сочинения римского историка Саллюстия.
И только дисциплина Ивану не давалась вовсе. Как выразился о нем один из академиков, «средних обычаев, но больше склонен к худым делам». Мало того, что он частенько напивался, он еще и буйствовал во хмелю, скандалил и дрался. В 1751 году ректор С.П.Крашенинников докладывал в канцелярию академии о пьяной выходке Баркова: ушел из университета без дозволения, пришел к нему, Крашенинникову, в дом, «с крайнею наглостию и невежеством учинил ему прегрубые и предосадные выговоры с угрозами, будто он его напрасно штрафует». Пришлось ректору вызывать военный караул. Буяну «прописали ижицу», то есть порку. Но под розгами еще не протрезвевший студент выкрикнул «слово и дело», то есть что он знает о заговоре противу государыни. Баркова потащили «куда следует», но там быстро убедились, что никакого заговора не существует, просто Барков решил таким образом избежать экзекуции. Его прогнали вон, пригрозив, что в следующий раз отдадут в матросы.
Некоторое время Барков крепился, но уже в следующем году загулял с мастеровыми и снова был высечен «за пьянство и за ссору в ночное время». Терпение начальства лопнуло, и Баркова вышибли из университета. Но ему удалось устроиться копиистом и корректором в академическую типографию. Корректор Алексей Барсов, непосредственный начальник Ивана, посочувствовал бедовой головушке и сообщил в канцелярию, что ныне Барков пребывает «в трезвом уме и состоянии и о прежних своих продерзостях сильно сожалеет». В ответ на это своеобразное поручительство последовало разрешение Баркову, как «ученику при Академии Наук», частным порядком посещать занятия по русскому, французскому и немецкому языкам.
Денег на жизнь, а тем паче на вино Баркову не хватало, и он, выражаясь современным языком, стал искать работу по совместительству. В прошении своем в канцелярию академии Барков писал: «А понеже в убогом моем нынешнем состоянии определенным мне жалованьем, которого годовой оклад состоит токмо в тритцати шести рублях, содержать себя никоим почти образом не можно, ибо как пищею и платьем, так и квартиры нанять чем не имею...» Дело решилось в тот же день: «...оному ученику Баркову быть впредь до усмотрения в Канцелярии Академии Наук для переписки на бело случающихся дел, нежели он худые свои проступки оставит и в порученном ему деле явится прилежен, то без прибавки жалованья оставлен не будет...»
Но не прошло и месяца, как Иван снова накуролесил, да так, что был взят под арест, и над ним снова нависла угроза списания в матросы. Да видно, сам Бог пособил, вернее, Пасха Господня. «Понеже ученик Иван Барков за продерзости ево содержится при Канцелярии под караулом, а ныне он в виностях своих признавается и впредь обещает поступать добропорядочно... да и для наступающего праздника Стыя Пасхи, из-под караула его свободить, – постановила канцелярия. А далее следует и вовсе неожиданный поворот дела: – ...и к производимому ево нынешнему жалованью к 36-ти рублям прибавить ему еще четырнадцать рублей...» Правда, заканчивалось это более чем великодушное решение обычным предостережением: если «продерзости» Баркова повторятся, «непременно отослан будет в матрозскую вечную службу».
А в это время Михайло Васильевич Ломоносов уже не в первый раз просил академию, чтоб назначили ему секретаря либо «способного студента для употребления по бумажным делам», так как рукописей для издания скопилось порядочно, а готовить их к печати недосуг. Ишь ты какой, персонального секретаря ему подавай! – подумали чинуши и выполнять просьбу не спешили. А когда почти через год все-таки уважили просьбу, то отправили к нему – кого бы вы думали? – бедовую головушку, Баркова.Беря пример с Ломоносова
С 1755 года Иван Барков числился при канцелярии, а работал преимущественно на дому у М.В.Ломоносова. Он переписал «Российскую грамматику», Несторову «Повесть временных лет», «Древнюю российскую историю», «Опыт описания владения первых великих князей российских» и второй том «Сочинений» Ломоносова.
Совместная работа и общение с Ломоносовым многому научили Ивана. Он наблюдал поведение Ломоносова в быту и в академии, вникал в существо его споров с учеными и поэтами. Под его руководством переписчик становился еще и опытным редактором.
Но Ломоносов не во всем был примером, он и сам не считал пьянство большим грехом, а во хмелю выражений не выбирал. Известно, как он, «сложив неприлично перста», совал кукиш под нос господину советнику Шумахеру со словами: «Накось, выкуси!» Бранился со своими соперниками-поэтами, прежде всего с Сумароковым (Александр Петрович тоже был «горячая голова», как прозвала его Екатерина II). Но если для Ломоносова «гневливость» была отчасти сознательным выражением жизненной позиции, своего рода самоутверждением простолюдина, то Барков находил в поведении патрона оправдание собственной распущенности.
Ломоносов в работе себя не жалел, но и других не щадил. И наваливал на Баркова все больше поручений. Работа у профессора на дому тяготила Ивана. Возможно, зная пристрастие поповича к вину, Ломоносов попросту не выпускал его за порог. Но в целом был своим помощником доволен. Это обстоятельство не укрылось от чинуш из канцелярии, они стали задабривать Баркова, отмечать его успехи и даже поручили вести бумаги самого президента Академии наук графа Кирилла Григорьевича Разумовского. В конце концов Иван Барков подал начальству прошение: чтобы «быть мне при Академии по-прежнему, да и впредь от Академии не отлучать», а если и поручат опять помогать г-ну советнику Ломоносову, то «чтоб повелено было при Академии ж, а не у него». Канцелярия постановила: быть по сему.
На радостях Барков загулял, и в январе 1757 года его отстранили от ведения дел Разумовского. В 1758 году этот «ученый пьяница», как прозвал его Сумароков, опять пропадал несколько недель, и его разыскивали с полицией. Но так велика была нужда в образованных и толковых людях, что блудного канцеляриста простили и на сей раз. Более того, ему поручили первую значительную творческую работу. В том же году Барков перевел и подготовил к печати «Переводы с латинского и шведского языков, случившиеся во время императора Марка Аврелия римского и Каролуса XII шведского». Затем последовал и вовсе исключительный заказ: написать торжественную оду на день рождения императора Петра III.
Красуйся Петр с Екатериной, Что сей дражайший день причиной Российского блаженства был! – писал Барков. Не будем осуждать его за напыщенность. Примерно в таком же духе сочиняли хвалебные оды и Тредиаковский, и Сумароков, и Ломоносов. Но с Петром III вышло совсем скверно: он «красовался с Екатериной» всего полгода, затем супруга его свергла, а ее любовник удавил императора салфеткой. К счастью, оду Баркова быстро позабыли и в укор автору не ставили.
После опубликования оды граф Разумовский назначил Баркова переводчиком с латинского, ибо он «оказал изрядные опыты своего знания... а притом обещался в поступках совершенно себя исправить». Начинался расцвет творчества Ивана Баркова как переводчика, поэта и редактора. Как популяризатор науки он подготовил собственное изложение «Краткой Российской истории» и компиляцию «Натуральной истории» французского ученого Жоржа Бюффона. Затем отредактировал и подготовил к печати «Сатиры и другие стихотворческие сочинения» поэта и государственного деятеля Антиоха Кантемира. В 1763 году перевел сатиры древнеримского поэта Горация, и академия издала книгу под названием «Квинта Горация Флакка Сатиры, или Беседы с примечаниями, с латинского языка преложенные российскими стихами Академии Наук переводчиком Иваном Барковым». Кстати, одна из сатир Горация высмеивает культ греческого бога плодородия Приапа. «Приапическая» тема стала ведущей в собственных, эротических стихах Баркова.
Затем Барков перевел и подготовил к печати еще несколько литературных и научных книг. И одновременно с печатными трудами сочинял непечатные произведения. Они-то и прославили имя Баркова, положили начало «барковиане».
«Девичья игрушка»
Во второй половине восемнадцатого столетия русская поэзия возмужала настолько, что уже могла себе позволить посмеиваться над собой. По свидетельству современника, «в 1753 году явились в Москве различные остроумные и колкие сатиры, написанные прекрасными стихами, на глупости новейших русских поэтов...» Вскоре появились и рукописные сборники эротических стихов под названием «Девичья игрушка», в некоторых списках с прибавлением через запятую – «или Сочинения г. Баркова». Авторство Баркова подтверждается в «Известиях о некоторых русских писателях» (1767), где о нем довольно мягко сказано: «Жаль лишь, что местами там оскорблено благоприличие». Выдающийся наш просветитель Н.И.Новиков в «Опыте исторического словаря о российских писателях» (1772) сообщал об этой стороне творчества Баркова: «Писал много сатирических сочинений, переворотов и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Венеры, к чему веселый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворения не напечатаны, но у многих хранятся рукописными...»
Новиков хотя и кратко, но очень точно охарактеризовал темы и стихотворную форму непечатных сочинений Баркова. «Переворотами» Новиков назвал бурлеск – литературный жанр, в котором низменное содержание передается возвышенным слогом. Барков как раз так и писал: о пьянках, драках и грубом сексе – но в форме торжественной оды. Он использовал лексику «высокого штиля», поминал античных богов, муз и героев и одновременно – говорил первородными русскими словами об интимном. Эта бурлящая смесь псевдоклассицизма на грубый русский лад и в самом деле была отражением «веселого нрава и беспечности», да еще разгульного образа жизни самого Баркова.
В соответствии с классической традицией Барков предваряет сборник посвящением «Приношение Белинде»: «...тебе, благословенная красавица, рассудил я принесть книгу сию, называемую «Девичья игрушка». Далее автор прямо говорит, что это за игрушка такая и что в книге только и разговору, что об этих самых игрушках и о том, как в них играют «не по-детски». Но Барков все-таки надеется на благосклонность Белинды: «Ты приняла книгу сию, развернула и, читая первый лист, переменяя свой вид, сердишься. Ты спыльчиво клянешь мою неблагопристойность и называешь юношем дерзновенным. Но вместе с сим усматриваю я, ты смеешься внутренно, тебе любо слышать вожделение сердца твоего». Вероятно, на такую реакцию читателей и рассчитывал Барков.
Пожалуй, оды Баркова – это самая бесстыдная часть сборника, именно они и формируют представление о его непечатных стихах. Но личность самого Баркова ярче проявилась в «вакхической» теме сборника: за этими стихами угадываются характер автора и среда, в которой он был «своим».
В оде «Бахусу» нет ни единого не только нецензурного, но даже и просто грубого слова. Может быть, оттого, что Барков писал о своем подлинном пристрастии, в то время как его гиперсексуальность была, скорее всего, лишь распущенностью воображения.
Всех принимает в свой храм Бахус: «Солдат о службе тут не тужит», а рядом «боец кулачный и подъячий», здесь же судебный стряпчий обделывает делишки, «служа и правым и виновным». Пьянеет поэт, пьянеют и все эти верные служители русского Бахуса, сливаются в общую массу «и, воплем воздух раздирая, дружатся, бьются, пьют, поют». Но вот все пропито и выпито, хмельной задор утих, и пьяная слеза умиления катится из глаз поэта.
Источник благостей толиких,
вдруг составляя брань и мир,
из малых делаешь великих,
меняешь с рубищем мундир.
Нашла коса на твердый камень,
Нашел на доку дока тут,
Блестит в глазах их ярость, пламень,
Как оба страшны львы ревут...
Ода заканчивается полной победой пролетариата.
«Сатирические сочинения» Баркова, о которых писал Н.И.Новиков, это, по сути дела, все его стихи, те же оды. Ведь он изображал нравы своего века, в том числе и себя, многогрешного. Удивительно, но и нежные мотивы порой слышны в «Девичьей игрушке». Конечно, и они ироничны, «неблагопристойны». Вслушайтесь в первые строки оды «Утренней заре»:
Уже зари багряной путь
открылся дремлющим денницам.
Зефир прохладный зачал дуть
под юбки бабам и девицам...
О утро, преблаженный час!
Дражайше нам златого века.
В тебе натуры сладкий глас
зовет к работе человека.
Известно, сколь приятна эта работа поутру, многие предпочитают ее труду ночному, а врачи так даже настоятельно рекомендуют.
Есть в сборнике и басни, ужасно неприличные, но очень смешные, написанные бойкими разноразмерными стихами.
«Девичья игрушка» принесла Баркову если не славу, то широкую известность. Однако в 1766 году его выгнали из академии, и никаких сведений о последних годах его жизни нет. Барков умер в 1768 году при неизвестных обстоятельствах, и неизвестно, где похоронен. Даже смерть его превратилась в анекдот. Передают его предсмертные слова или запись: «Жил грешно и умер смешно». Я-то думаю, что эту справедливую, в сущности, фразу произнес кто-то из современных ему литераторов. Досужие языки добавляли, что покойного нашли в неприличном положении. Эту сцену изобразил поэт Андрей Вознесенский («видеома» так и называется «Барков»), что избавляет меня от описания явной глупости.
Время Б.
Из нашего далёка кажется, что Барков выскочил как чертик из табакерки. Одних возмутил, других рассмешил, но всех удивил. Такого еще не было! – говорят о его стихах и поныне. А что было-то?
Народ наш целомудрен, это верно. Если задуматься, то слово sex в первоначальном смысле означает по-русски «пол», то есть, половина. Сугубо телесный термин, а выражает философскую идею: только соединившись, мужчина и женщина являют собою целое существо. Петр I прорубил окно в Европу, и западным сквозняком к нам много чего надуло. Появились вольнодумные и эротические произведения: откровенные гравюры, «Орлеанская девственница» Вольтера и рукописные порнографические сборники под названием «Joujou des demoiselles» – «Девичья игрушка».
В то же время реформы оторвали сотни тысяч крестьян от дома: в армию и на флот, на строительство городов и рытье каналов, на заводы и фабрики. Это был как бы отдельный однополый народ – мужчины без своего дома, без привычного уклада и, главное, без женщин. В ответ на «вызов времени» открылись публичные дома для «чистой публики», появились уличные проститутки дешевого разбора, для солдат – «полковые девки» и доступные всем «жёнки кабацкие».
А что творилось наверху? Князь М.Щербатов в записках «О повреждении нравов в России» сокрушался: «Разврат в женских нравах составлял отличительные черты и умоначертания двора, а оттуда они уже некоторые разлилися и на другие состояния людей...» Иван Барков жил при трех императрицах, и все три были одна другой развратнее, по нарастающей: если Анна Иоанновна имела только одного любовника (Бирона), то у Елизаветы Петровны их было уже несколько, а у Екатерины II – множество.
Барков воспитывался в самом что ни на есть закрытом мужском сообществе – в семинарии, и хотя учились семинаристы духовному, но известна и тяга «бурсаков» к вину и похабщине. Читатель теперь знает в общих чертах дальнейшую жизнь, занятия и пристрастия забубенного пиита. Так стоит ли удивляться грубости музы Баркова? Скорее достойны удивления его неуклонное стремление к знаниям и творчеству.
Как только распространились первые сочинения Баркова, у него сразу появились и подражатели. Еще при его жизни списки «Девичьей игрушки» пополнились эротическими стихами других авторов. В отличие от поповича Баркова, то были в основном знатные господа: Ф. И. Дмитриев-Мамонов, И. П. Елагин, А. В. Олсуфьев: двое последних занимали высокие должности при дворе. Но никому не удалось повторить то причудливое сочетание грубости и изящества, которое было свойственно стихам Баркова.
Русские поэты XIX века прекрасно знали своего озорного предшественника, испытывали его влияние в области поэтического языка, но если и подражали ему, то «в младые лета». А.С.Пушкин высоко ценил творчество Ивана Баркова. Однажды он пристыдил знакомого юношу: надо знать такого замечательного поэта!
В лицейские годы Саша Пушкин пошел было по стопам дедушки Баркова – ему приписывают небольшую поэму «Тень Баркова». Сюжет и словарь этого сочинения под стать «Девичьей игрушке». Пушкин довершил мифологизацию реального Баркова, превратил его в этакого русского Приапа, покровителя секса. Правда, у исследователей есть и сомнения в авторстве Пушкина, так как в тексте встречается чужеродная лексика. Думаю, стилистический разнобой объясняется просто: в написании поэмы принимали участие друзья-лицеисты.А вот для известного поэта Александра Полежаева (1805-1838) эротические стихи стали роковыми. Некоторые из них были вполне невинны, в духе «легкой поэзии»:
Полунага, полувоздушна,
Красотка юная лежит,
И гнету милому послушна,
Она и млеет и дрожит.
Кстати, последнюю строчку этого стихотворения мы встретим в поэме «Лука Мудищев», вряд ли это случайное совпадение. Но сатирические поэмы Полежаева «Иман-козел» и «Сашка» были куда острее. В них усмотрели неуважение к религии и к государственным устоям, а дело было вскоре после разгрома декабрьского восстания. Николай I лично отправил студента Полежаева в армию: «Даю военною службою средство очиститься!» Нецензурная лексика его сатирических поэм постепенно становилась языком гнева и отчаяния. Из подземной тюрьмы, где томились скованные солдаты, Полежаев писал:
И каждый день повечеру,
Ложася спать и поутру
В молитве Господу Христу
Царя российского в п...у
Они ссылают наподряд...
Девятнадцатый век потому и стал «золотым веком» русской литературы, что никого и ничего не отвергал, опыт всех талантливых предшественников вобрал в себя, в том числе и смелый опыт Баркова. Однако в целом секс не сделался сколько-нибудь заметной темой в русской литературе.
Мудищев, именем Лука...
На протяжении почти двухсот лет анонимная поэма «Лука Мудищев» и имя Баркова были нерасторжимы, как «Евгений Онегин» и Пушкин. Только исследования последних десятилетий доказали, что «Лука Мудищев» был написан не раньше 1830 года. Но из всей «потаенной литературы» именно «Лука Мудищев» получил наибольшую известность, а через него и Барков.
Мы, отроки с комсомольскими значками, измученные русской классикой и советской литературой, становились легкой добычей Баркова и иже с ним. «Потаенная литература» была, кроме всего прочего, свободой, протестом и, наконец, нашей общей мужской тайной.
Заинтригованный читатель, прежде не знакомый с творчеством Баркова, возможно, теперь захочет его прочитать, откроет книгу и, как Белинда, «переменит свой вид». И станет осуждать не только автора стихов, но и автора этой публикации. Что ж, надо прямо сказать, Иван Семенович Барков – самобытнейшая личность, талантливый человек, но далеко не гений. Да и можно ли вообще любить стихи Баркова? Ну, если только «странною любовью». Но вот прочитать его с интересом, а местами и с удовольствием – можно. В сущности, это памятник литературы, так к нему и следует относиться.
«Первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание сочинений Баркова», – утверждал Пушкин. Почти так оно и вышло: в начале 1990-х вышло несколько изданий Баркова и «барковианы».
поделиться:
Иван Семёнович Барков - Лука Мудищев
Русский эротический фольклор существует испокон веков. Но только в XIX веке к этому направлению в литературе стали относиться серьезно. Несмотря на цензуру, тетрадки и альбомы так называемого "фривольного" содержания передавались от одного любителя к другому в разных слоях общества. Эти стихи, долгое время не печатались в нашей стране: они считались перенасыщенными ненормативной лексикой. У истоков этой поэзии стоит самобытнейший поэт, автор уникальной поэмы "Лука Мудищев" - Иван Барков.
Не смею вам стихи Баркова
Благопристойно перевесть,
И даже имени такого
Не смею громко произнесть
А. С. Пушкин
Ива́н Семёнович Барко́в (1732-1768) - русский поэт и переводчик Академии наук, ученик М. В. Ломоносова, произведения которого пародировал. Литературное наследие Баркова делится на две части - печатную и непечатную.
К первой относятся: «Житие князя А. Д. Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения» Петра III, «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», с приложением двустиший Дионисия Катона «о благонравии» (1764).
Всероссийскую славу И. С. Барков приобрёл своими непечатными произведениями, в которых форма оды и других классицистских жанров сочетается с обсценной лексикой и соответствующей тематикой (бордель, кабак, кулачные бои). В Публичной библиотеке в Петербурге хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова», но в ней рядом с вероятными стихами Баркова есть немало произведений других авторов (таких, как Михаил Чулков и Адам Олсуфьев, а часто и безвестных).
Его биография обросла огромным количеством легенд. По одной из них, умер в состоянии психического припадка в момент запоя, утонув в нужнике. Перед смертью якобы отметил свою судьбу в эпитафии: «Жил грешно и умер смешно».
«Срамные (шутливые) оды» Баркова и его современников - важная составляющая литературной жизни конца XVIII - начала XIX века; они, разумеется, не печатались, но были «редкому неизвестны»; полушутя, полувсерьёз высоко о Баркове отзывались Пушкин и поэты его плеяды. В творчестве Пушкина современные исследователи находят переклички с Барковым. Пушкину-лицеисту приписывается (по-видимому, вполне обоснованно) пародийная баллада «Тень Баркова» (ок. 1815).
Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и другие произведения XVIII века, созданные самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма «Лука Мудищев», созданная, судя по всему, через сто лет после смерти реального Баркова, в 1860-е годы; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию.
Иван Семенович Барков
Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова
Иван Барков - история культурного мифа
Превращение имени собственного в нарицательное - участь, выпадающая на долю немногих писателей. Из всей великой русской литературы лишь считанным классикам довелось пополнить своими именами словарный фонд родного языка. В этом недлинном ряду история со своей неизменной иронией отвела Ивану Баркову, и по хронологии и по алфавиту, второе место после Аввакума. Под именем Баркова выходила знаменитая поэма «Лука Мудищев», которая, как это было всегда очевидно любому квалифицированному читателю, а в последнее время бесспорно доказано К. Ф. Тарановским, была написана уже в послепушкинскую эпоху. Еще более позднее происхождение имеют, также приписанные издателями Баркову, поэмы «Пров Фомич» и «Утехи императрицы», последняя из которых была недавно воспроизведена в России. Текстам же, распространившимся под именем Баркова в различных списках XVIII–XIX веков, поистине нет числа.
Сведения о Баркове и его «срамных» произведениях стали появляться в нашей печати совсем недавно. Но даже активизировавшееся в последние годы обращение к его наследию уже бессильно отменить сформировавшийся в русской культуре миф о поэте, миф, созданный десятилетиями и столетиями, в которые имя Баркова жило в культуре отдельно от его судьбы и его творчества. Баркову приписывались произведения, созданные через столетия после его смерти, докруг его судьбы ходили самые немыслимые биографические легенды.
Не смею вам стихи Баркова
Благопристойно перевесть
И даже имени такого
Не смею громко произнесть.
Первые две строки этого пушкинского экспромта относятся, по свидетельству А. П. Керн, к Дмитрию Николаевичу Баркову, сочинявшему непристойные эпиграммы на французском языке, но третья и четвертая явно отсылали к его прославленному однофамильцу. Само имя поэта ощущалось как неприличное и неудобопроизносимое. Еще в юношеском стихотворении «Городок», перечисляя авторов «сочинений, презревших печать», Пушкин отказывался «громко произнесть» скандалезное слово:
Но назову ль детину,
Что доброю порой
Тетради половину
Заполнил лишь собой.
Такая непроизносимость заветного имени, возможно, была связана с тем, что уже в пушкинскую эпоху миф о Баркове заслонил его сочинения и поэт стал выполнять в российской литературной мифологии функции своего рода бога Приапа, - символа сексуальной мощи и витальности. В традиционно атрибутируемой Пушкину поэме «Тень Баркова» родоначальник срамной поэзии является герою в момент мужских затруднений:
Он видит - в ветхом сюртуке
С спущенными штанами,
С хуиной толстою в руке,
С отвислыми мудами
Явилась тень <…>
Перед нами, по сути дела, божество языческой мифологии, требующее жертв и прославлений и приходящее на помощь своим жрецам. «Почто ж, ебена мать, забыл ты мне в беде молиться», - восклицает тень и действительно оказывается в состоянии восстановить увядшие силы своего приверженца, а позднее и спасти ему жизнь. Так реальный литератор середины 60-х годов XVIII века превратился в персонажа мифологического Олимпа, как бы символизирующего огромную потаенную область словесности, целую культуру похабного, обсценного, широко разлившуюся под узкой пленкой официально разрешенного.
Встречались и похабные стишки
Безвестных подражателей Баркова,-
напишет современный поэт Тимур Кибиров, перечисляя граффити на стенах общественного сортира. Разумеется, никто из безымянных авторов этих виршей не читал того, что писал Барков, но это не мешает им оказаться в бесконечном ряду его последователей, который будет тянуться, нравится нам это или нет, до тех пор пока существует русский язык.
Впрочем, барковский миф при всей своей устойчивости складывался и формировался постепенно. Первым его этапом стала, по-видимому, группировка текстов барковского цикла вокруг имени одного автора. Как уже неоднократно отмечалось, произведения, входившие в собрания непристойных стихотворений XVIII века, в действительности принадлежали разным сочинителям. Целый ряд сборников такого рода, носивших чаще всего название «Девичья игрушка», содержит предисловие, называющееся «Приношение Белинде», в котором, в частности, сказано: «Но препоручив тебе, несравненная Белинда, книгу сию, препоручаю я в благосклонность твою не себя одного, а многих, ибо не один я автор трудам, в ней находящимся, и не один также собрал оную». Прежде всего, в различных экземплярах попадаются тексты, вовсе не имеющие отношения к барковиане и объединенные, пожалуй, только своей принадлежностью к рукописной литературе, создающейся без расчета на печатный станок. Среди них «Гимн Бороде» Ломоносова, «Послание слугам» Фонвизина, эпиграммы на Сумарокова и др. Особняком стоит в «Девичьей игрушке» цикл, связанный с именем некоего Ивана Даниловича Осипова: послания к нему А. В. Олсуфьева и ответы на них, ода на день рождения дочери Ивана Даниловича, поэма «Оскверненный Ванюша Яблошник (Яблочкин)» и др. В этих произведениях отражены нравы и фольклор полубогемной петербургской компании того времени, имевшей как аристократический, так и плебейский состав. При всем площадно-кабацком характере своего остроумия тексты, группирующиеся вокруг фигуры Ивана Даниловича, существенно уступают основному массиву барковианы по части грубости и откровенности.
Но и за вычетом перечисленных произведений «Девичья игрушка» остается созданием различных авторов. В отдельных списках встречаются, в частности, подписи под некоторыми стихотворениями, указывающие на их авторство. Одно из стихотворений, носящих распространенное заглавие «Ода к пизде», приписано здесь Чулкову, другое, «Письмо к Приапу», - Ф. Мамонову. Эпиграмма «На актрису Д.» и стансы «Происхождение подьячного» подписаны «Сочинения А. С.» (по нашему мнению, есть самые серьезные основания атрибутировать эти тексты Сумарокову). Подпись «Сочинения Г. Б.», которую, безусловно, следует расшифровать как «Сочинения господина Баркова», также стоит под двумя произведениями: «Одой Приапу», представляющей собой своего рода расширенный и дополненный перевод знаменитого одноименного стихотворения французского поэта А. Пирона, и «Поэмой на победу При-аповой дщери». (В других списках эта поэма носит название «Сражение между хуем и пиздою о первенстве».) Разумеется, реальный вклад Баркова в «Девичью игрушку» куда более весом. Такой осведомленный и, вполне возможно, лично знавший Баркова современник, как Новиков, утверждал, что ему принадлежит «множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты». О «бурлесках, каковых он выпустил в свет множество», пишет и появившееся в Лейпциге еще при жизни Баркова «Известие о некоторых русских писателях», принадлежащее И. А. Дмитриевскому или В. И. Лукину. Таким образом, не приходится сомневаться, что сборник, носящий имя Баркова, заключает значительное количество его собственных произведений.
Литературное наследие Баркова делится на две части — печатную и непечатную.
К первой относятся: «Житие князя А. Д. Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения» Петра III, «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», с приложением двустиший Дионисия Катона «О благонравии» (1764).
Всероссийскую славу И. С. Барков приобрёл своими непечатными эротическими произведениями, в которых форма оды и других классицистских жанров, мифологические образы в духе бурлеска сочетаются с ненормативной лексикой и соответствующей тематикой (бордель, кабак, кулачные бои); нередко в них прямо обыгрываются конкретные места из од Ломоносова. На барковские произведения повлияла западноевропейская, прежде всего французская, фривольная поэзия (схожими приёмами пользовались Алексис Пирон и многие анонимные авторы), а также русский эротический фольклор. В Публичной библиотеке в Петербурге хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова», но в ней рядом с вероятными стихами Баркова есть немало произведений других авторов (таких, как Михаил Чулков и Адам Олсуфьев, а часто и безвестных). Наряду со стихотворениями, Баркову приписываются и обсценные пародийные трагедии «Ебихуд» и «Дурносов и Фарнос», воспроизводящие штампы драматургии классицизма (прежде всего, Ломоносова и Сумарокова).
Н. И. Новиков писал о Баркове, что он «писал много сатирических сочинений, переворотов, и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему весёлый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворении не напечатаны, но у многих хранятся рукописными». Под «переворотами» имеются в виду перелицовки (травестии) классических жанров.
«Срамные (шутливые) оды» Баркова и его современников — важная составляющая литературной жизни конца XVIII — начала XIX века; они, разумеется, не печатались, но, по словам Н. М. Карамзина в 1802 году, были «редкому неизвестны»; полушутя высоко о Баркове отзывались Карамзин, Пушкин и др. В творчестве Василия Майкова, Державина, Батюшкова, Пушкина современные исследователи находят переклички с Барковым. Пушкину-лицеисту на основании ряда весомых свидетельств приписывается пародийная баллада «Тень Баркова» (ок. 1815).
Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и других произведений XVIII века, созданных самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма «Лука Мудищев», созданная в 1860-е годы[источник не указан 278 дней]; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич», относящиеся уже к XX столетию