В русской поэзии трудно найти поэта более «мажорного», чем Афанасий Афанасьевич Фет (1820—1892). Это поэзия жизнеутверждающей мощи, которой напоен каждый звук, первозданной свежести и благоухания. Поэзия Фета ограничена узким кругом тем. В ней отсутствуют гражданские мотивы, социальные вопросы. Суть его взглядов на назначение поэзии в выходе из мира страданий и печали окружающей жизни — погружение в мир красоты. Именно красота — главный мотив и идея творчества великого русского лирика. Красота, явленная в поэзии Фета, — стержень бытия и мира. Тайны красоты, язык ее созвучий, ее многоликий образ и стремится воплотить поэт в своих творениях. Поэзия — храм искусства, а поэт — жрец этого храма. Сердце трепещет отрадно и больно, Подняты очи, и руки воздеты, Здесь на коленях я словно невольно, Как и бывало, пред вами, поэты. Основные темы поэзии Фета — природа и любовь, как бы слитые воедино. Именно в природе и любви, как в единой мелодии, соединены вся красота мира, вся радость и очарование бытия. В 1843 году появилось стихотворение Фета, которое по праву можно назвать его поэтическим манифестом: Я пришел к тебе с приветом Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом По листам затрепетало; Рассказать, что лес проснулся, Весь проснулся, веткой каждой, Каждой птицей встрепенулся И весенней полон жаждой; Рассказать, что с той же страстью, Как вчера, пришел я снова, Что душа все так же счастью И тебе служить готова; Рассказать, что отовсюду На меня весельем веет, Что не знаю сам, что буду Петь, — но только песня зреет. Три поэтических предмета — природа, любовь и песня — тесно связаны между собой, проникают друг в друга, образуя фетовскую вселенную красоты. Используя прием олицетворения, Фет одушевляет природу, она у него живет: «лес проснулся», «солнце встало... затрепетало». И поэт полон жажды любви и творчества. Оказывается, что это всего лишь блики от костра вызывают впечатление, будто деревья шатаются. Но именно это первое впечатление, а не сами гигантские ели стремился запечатлеть в своем стихотворении Фет. Фет сознательно изображает не сам предмет, а то впечатление, которое этот предмет производит. Его не интересуют детали и подробности, не привлекают неподвижные, законченные формы, он стремится передать изменчивость природы, движение человеческой души. Эту творческую задачу помогают решить своеобразные изобразительные средства: не четкая линия, а размытые контуры, не цветовой контраст, а оттенки, полутона, незаметно переходящие один в другой. Поэт воспроизводит в слове не предмет, а впечатление. С таким явлением в литературе мы впервые сталкиваемся именно в поэзии Фета. (В живописи это направление называется импрессионизмом.) Привычные образы окружающего мира приобретают совершенно неожиданные свойства. И хотя в стихах Фета очень много вполне конкретных цветов, деревьев, птиц, изображены они необычно. И эту необычность нельзя объяснить только тем, что Фет широко использует олицетворение: Сбирались умирать последние цветы И ждали с грустию мороза... или: Цветы глядят с тоской влюбленной, Безгрешно чисты, как весна... Фет не столько уподобляет природу человеку, сколько наполняет ее человеческими эмоциями, так как предметом его поэзии становятся чаще всего именно чувства, а не явления, которые их вызывают. Часто искусство сравнивают с зеркалом, отражающим реальную действительность. Фет же в своих стихах изображает не предмет, а его отражение; пейзажи, «опрокинутые» в зыбкие воды ручья, залива, как бы двоятся; неподвижные предметы колеблются, качаются, дрожат, трепещут: Над озером лебедь в тростник протянул, В воде опрокинулся лес, Зубцами вершин он в заре потонул, Меж двух изгибаясь небес. Свидание влюбленных у водоема в стихотворении «Ива» столь трепетно, что, боясь взглянуть на свою возлюбленную, юноша всматривается в ее отражение в воде, и так же, как дрожит и мерцает ее отражение, трепещет взволнованная душа влюбленных. В этом зеркале под ивой Уловил мой взгляд ревнивый
Любовная тема для Фета особенно значительна. Фет считал ее основной темой поэзии «Изящная симпатия, установленная в своей всепобедной привлекательности самою природою в целях сохранения видов, всегда останется зерном и центром, на который навивается всякая поэтическая нить». Между тем Тургенев, тонкий ценитель лирики Фета, писал ему «Все Ваши личные, лирические, любовные, особенно страстные стихотворения - слабее прочих точно Вы их сочинили, и предмета стихов вовсе не существовало».
Что собственно имеет в виду Тургенев? Видимо, то, что при тонком раскрытии душевных переживаний Фет не дает индивидуальных образов женщин; в противоположность, скажем, героиням Некрасова они лишены социально-бытовой и характерологической конкретности. Фет живописует чувства, переживания, но не тех, кто переживает. Однако это можно сказать не только о женщинах, но и о мужчинах, - прежде всего о лирическом «я» стихов Фета. Это очень обобщенное «я», почти не имеющее индивидуальных признаков. Мы можем сказать о субъекте стихов Фета, что это человек, страстно любящий природу и искусство, наблюдательный, умеющий находить красоту в обыденных проявлениях жизни и т. п., но дать более конкретную - психологическую, биографическую, социальную - характеристику его мы не можем.
Справедливо пишет Б. О. Корман, противопоставляя Фета Некрасову, у которого в фокусе стихов - лирический герой, резко определенный во всех отношениях «…,я" стихотворений Фета отнюдь не лирический герой у него нет ни внешней, биографической, ни внутренней определенности, позволяющей говорить о нем как об известной личности. Лирическое „я" Фета - это взгляд на мир, по существу отвлеченный от конкретной личности»; «… „я" у Фета <…> выступает как элемент известной ситуации или носитель настроения, но ситуация и настроение приобретают самостоятельное значение и непосредственно отнюдь не проясняют внутренний облик „я"».
В переписке Фета с Полонским интересно освещен вопрос об автобиографичности стихов каждого из них. Полонский писал Фету
«По твоим стихам невозможно написать твоей биографии или даже намекать на события из твоей жизни, как нельзя по трагедиям Шекспира понять - как он жил, как развивался и проч.
Увы!.. по моим стихам можно проследить всю жизнь мою. Даже те стихи, которые так тебе нравятся, - „Последний поцелуй", затем „Безумие горя", „Я читаю книгу песен" - факты, факты и факты - это смерть первой жены моей. Мне кажется, что не расцвети около твоего балкона в Воробьевке чудной лилии, мне бы и в голову не пришло написать „Зной, и всё в томительном покое". А не будь действительно занавешены окна в той комнате, где я у тебя спал, - может быть, не было бы и стихотворения, Тщетно сторою оконной…". Так внешнее меня возбуждает или вдохновляет, - ясно, что мой духовный внутренний мир далеко не играет такой первенствующей роли, как твой, озаренный радужными лучами идеального солнца».
Фет не согласился с таким мнением о его поэзии.
«Ты напрасно думаешь, что мои песенки приходят ниоткуда, - отвечает он Полонскому, - они такие же дары жизни, как и твои, с тою разницей, что впечатления ссыпаются в грудь мою наподобие того, как кулак-целовальник ссыпает в свой амбар и просо, и овес, и пшеницу, и рожь, и что хочешь. Принесут девки орехов, и те давай сюда, все держится до своего времени. Сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, и платье ее трещало от ветра, а через сорок лет она попала в стихотворение, и шуты гороховые упрекают меня, зачем я с Марьей Петровной качаюсь».
Фет имеет в виду рецензию известного реакционного пасквилянта В. Буренина на 4-й выпуск «Вечерних огней». По поводу стихотворения «На качелях», кончающегося строфой
Правда, это игра, и притом
Может выйти игра роковая,
Но и жизнью играть нам вдвоем -
Это счастье, моя дорогая!
Буренин писал «Представьте себе 70-летнего старца и его „дорогую", „бросающих друг друга" на шаткой доске… Как не обеспокоиться за то, что их игра может действительно оказаться роковой и окончиться неблагополучно для разыгравшихся старичков!».
Однако то, что Полонский учуял в творческом методе Фета, не сводилось только к хронологическому разрыву между впечатлением и его поэтическим воплощением. Дело здесь прежде всего в отборе впечатлений, происходившем уже в стадии возникновения поэтического замысла, в устранении всего автобиографического и тем самым в обобщении переживаний.
Мы имеем крайне мало возможностей сличить первоначальное переживание Фета с его результатом в творчестве. В мемуарах Фет тщательно избегает говорить о чем-нибудь подобном и даже предупреждает читателя об этом в предисловии к мемуарам, задав вопрос «Не будут ли они последовательным раскрытием тайников, из которых появились мои стихотворения» - и ответив на этот вопрос цитатой из Огарева
А в том, что как-то чудно
Лежит в сердечной глубине, -
Высказываться трудно.
Только сопоставление разнородных фактов помогает иногда раскрыть исток стихотворения Фета. Приведу пример.
В 1844 г. 23-летний поэт возвращается - видимо, в очень мрачном состоянии духа - из-за границы, куда он ездил к своим немецким родственникам, в Россию. В своих воспоминаниях Фет рассказывает
«Из Штетина до Свинемюнде мы доехали на речном прусском пароходе под звуки весьма плохого оркестра, пилившего в угоду русским путешественникам варламовское „На заре ты ее не буди"».
Как всегда в мемуарах Фета, эпизод изложен сухо и бесстрастно, и не видно, чем он значителен, почему удержался в памяти и воспроизведен почти через полвека. Но в данном случае нетрудно догадаться о переживании, связавшемся для Фета с этим эпизодом романс Варламова «На заре ты ее не буди», получивший исключительно быстрое распространение по всей России, написан на слова стихотворения Фета, напечатанного в журнале лишь за два года до описанного случая. Надо думать, что звуки этого романса, услышанные на чужбине, не могли не возбудить в молодом поэте с жестоко раненным с детских лет самолюбием чувства удовлетворения и торжества.
Дело происходило в августе, а в сентябрьском номере журнала «Репертуар и пантеон» появился следующий сонет Фета
Рассказывал я много глупых снов,
На мой рассказ так грустно улыбались;
Многозначительно при звуках странных слов
Ее глаза в глаза мои вперялись.
И время шло. Я сердцем был готов
Поверить счастью. Скоро мы расстались, -
И я постиг у дальних берегов,
В чем наши чувства некогда встречались.
Так слышит узник бледный, присмирев,
Пропетый вовсе чуждыми устами
Он звука не проронит, хоть не ждет
Спасенья, - но глубоко вздохнет,
Блеснув во мгле ожившими очами.
Воспоминание на чужбине об оставленной на родине любимой - это тема одного из стихотворений, написанных Фетом перед тем за границей («Я говорил при расставаньи…»). Теперь эта тема скрестилась с новой - с темой родного напева, услышанного на чужбине.
Родной реки излучистый припев,
Пропетый вовсе чуждыми устами -
только это отобрал Фет для стихотворения из своего переживания.
Прошло одиннадцать лет. Стихотворение, перепечатанное в сборнике, попало в руки Тургенева, редактировавшего новое собрание стихов Фета. Тургенев, вытравлявший из стихов Фета «неясности», потребовал изменения последних шести стихов. Любопытно, каким образом хочет Фет «прояснить» указанное место. Он возвращается к изначальному переживанию, связанному со стихотворением, и пытается описать его более конкретно. Вариант не был принят Тургеневым. Он действительно неудачен
Я сам в груди ревниво затаил
От зорких глаз невольный сердца пыл,
Когда, скользя вдоль по равнине водной,
Куда-то мчал нас шумный пароход
И, забавляя чуждый мне народ,
Плохой оркестр сыграл наш гимн народный.
Интересно, что и при этой неудачной попытке конкретизации внешней обстановки вызванное в памяти переживание снова взято лишь в плане «родного припева». На место своей песни Фет подставил «гимн народный». Личное он «ревниво затаил» и на этот раз.
Современники Фета, а за ними и позднейшие критики, часто говорили о нем как о певце усадебных радостей, дворянского приволья. Это мнение следует существенно ограничить - именно в силу того, что в поэзии Фета слишком мало социально-бытовой определенности. Конечно, в его стихах нередки сигналы связи лирического сюжета с помещичьим бытом. Таковы, скажем, местоимения или аналогичные по смыслу прилагательные, определяющие земельную собственность
…Какой архангел их крылом
Ко мне на нивы навевает?
…Уж кланяются нам обоим вдоль дороги
Чужие все хлеба.
…В твоем саду, в твоем пруде.
Средь георгин я шел твоих.
…Или этот, чуть заметный
В цветнике моем и днем…
Но серьезного значения для общего смысла стихотворений это не имеет. Тут еще надо провести грань между восприятием современников Фета и нашим восприятием в эпоху крепостного права и еще несколько позднее сад или пруд, цветник или балкон сами по себе воспринимались как атрибуты усадебного быта, дворянской эстетики. У нас, разумеется, такого рода ассоциаций не возникает.
В стихах Фета мы не ощущаем никакого «лирического героя», а послереволюционное литературоведение, как отмечено выше, показало, что его там и нет - по самому характеру творческого метода фетовской лирики. Между тем современники нередко «вчитывали» в лирические стихи Фета такого героя, и этим героем был помещик Шеншин - мракобес и стяжатель, известный своими шумливыми и запальчивыми публицистическими выступлениями. Этот «герой» до того уж не соответствовал лирическому «я» стихотворений Фета, что от этого и самые стихи казались комичными или жалкими.
Для нас Фет не заслонен Шеншиным. Между миром природы и красоты и лириком, вводящим в этот мир, для нас нет средостения. Поэтому нашим чувствам мир поэзии Фета гораздо более открыт, чем чувствам современников поэта.
В течение всей своей жизни А. А. Фет стремился достичь практической жизненной цели - материальной независимости.
Будучи ещё ребёнком, он узнал, что не может носить имя отца Афанасия Шеншина, потому что тот вступил в брак с матерью поэта, Шарлоттой Фет, после рождения сына. Впоследствии все свои беды поэт называл именем Фет. («Если спросить, - писал он, - как называются все страдания, все горести моей жизни, то я отвечу: имя им - Фет».)
Жизнь наносила поэту удар за ударом, и, кроме горьких воспоминаний, она ничего не оставила в его сердце. Фет признавался, что из детства он вынес только «интриги челяди, тупость учителей, суровость отца, беззащитность матери и тренирование в страхе изо дня в день»
После окончания немецкой школы-пансиона в городе Верро (ныне Выру, Эстония) Фет в 1838 году поступил на словесное отделение философского факультета Московского университета. Здесь он входит в круг талантливой молодёжи. Среди его друзей - даровитый поэт Аполлон Григорьев, замечательный лирик Яков Полонский, историк Сергей Соловьёв и др. Фет с упоением отдаётся поэтическому творчеству. Его стихи благосклонно встречены Н. В. Гоголем.
В 1840 году Фет выпускает первый поэтический сборник «Лирический пантеон», вскоре становится активным автором журналов «Отечественные записки», «Москвитянин». В 1845 году он завершил своё образование, стал служить в армии, в 1853 году перешёл в гвардию и мог теперь бывать в Петербурге. Здесь он встречается с Тургеневым, Некрасовым, Григоровичем, Л. Толстым. Друзья помогают ему издать сборник стихотворений.
С этого времени Фет - известный поэт, его имя постоянно упоминается в критических статьях, о нём пишут крупнейшие писатели и критики той славной эпохи.
Одарённость Фета исключительна. Природа наградила его чувствительностью к красоте. Поэт славился тонким остроумием. Он безошибочно улавливал прелесть народной поэзии. Сохранились его ценнейшие заметки о мировой поэзии.
В лирике Фета человек устремлён к изначальной гармонии и красоте. Он не перестаёт славить красоту как некий вечный закон. Идеальную духовность Фет видит не в запредельных областях, а в живом, реальном мире. Проникая в сердце природы и человека, Фет познаёт бытие через тонкие намёки, едва видимые приметы в природе или человеческой душе. Вот «облаком волнистым встала пыль», вот «ель рукавом мне тропинку завесила», вот «заря сквозит оттенком алым», вот «лист полупрозрачный застенчиво манит и тешит взор»...
Фет ценит звук и краску, пластику и аромат. Стремление выразить невыразимое через мгновенную лирическую вспышку, навеять читателю охватившее поэта настроение - одно из коренных свойств поэзии Фета.
Вопросы и задания
- Вы прочитали небольшой очерк о поэзии Фета. Что в нём для вас оказалось новым, неожиданным?
- Какие стихотворения поэта вам известны? Прочитайте их вслух, когда будете пересказывать статью о Фете.
- Какие «намёки», краски, звуки наполняют мир стихотворений поэта?
.
1840 - выпуск первого сборника стихотворений.
1845- 1858 - годы военной службы.
1850 - публикация Bтopoгo сборника стихотворений.
1856 - выход в свет очередного сборника стихотворений.
1860-1877 - жизнь в имении Степановка.
1883 - начинает выпуск сборников «Вечерние огни».
1892,21 ноября (3 декабря) - умер в Москве.
Очерк жизни и творчества
Годы учения.