Литературное наследие Баркова делится на две части — печатную и непечатную.
К первой относятся: «Житие князя А. Д. Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения» Петра III, «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», с приложением двустиший Дионисия Катона «О благонравии» (1764).
Всероссийскую славу И. С. Барков приобрёл своими непечатными эротическими произведениями, в которых форма оды и других классицистских жанров, мифологические образы в духе бурлеска сочетаются с ненормативной лексикой и соответствующей тематикой (бордель, кабак, кулачные бои); нередко в них прямо обыгрываются конкретные места из од Ломоносова. На барковские произведения повлияла западноевропейская, прежде всего французская, фривольная поэзия (схожими приёмами пользовались Алексис Пирон и многие анонимные авторы), а также русский эротический фольклор. В Публичной библиотеке в Петербурге хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова», но в ней рядом с вероятными стихами Баркова есть немало произведений других авторов (таких, как Михаил Чулков и Адам Олсуфьев, а часто и безвестных). Наряду со стихотворениями, Баркову приписываются и обсценные пародийные трагедии «Ебихуд» и «Дурносов и Фарнос», воспроизводящие штампы драматургии классицизма (прежде всего, Ломоносова и Сумарокова).
Н. И. Новиков писал о Баркове, что он «писал много сатирических сочинений, переворотов, и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему весёлый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворении не напечатаны, но у многих хранятся рукописными». Под «переворотами» имеются в виду перелицовки (травестии) классических жанров.
«Срамные (шутливые) оды» Баркова и его современников — важная составляющая литературной жизни конца XVIII — начала XIX века; они, разумеется, не печатались, но, по словам Н. М. Карамзина в 1802 году, были «редкому неизвестны»; полушутя высоко о Баркове отзывались Карамзин, Пушкин и др. В творчестве Василия Майкова, Державина, Батюшкова, Пушкина современные исследователи находят переклички с Барковым. Пушкину-лицеисту на основании ряда весомых свидетельств приписывается пародийная баллада «Тень Баркова» (ок. 1815).
Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и других произведений XVIII века, созданных самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма «Лука Мудищев», созданная в 1860-е годы[источник не указан 278 дней]; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич», относящиеся уже к XX столетию
Иван Барков по праву считается одним из самых выдающихся поэтов России, хотя прославился он не теми произведениями, которые можно читать в школе или институте, наслаждаясь красивым слогом и идеально подобранными метафорами, а такими, которые обычно читают тайком.
Стихи Баркова поражают удивительным сочетанием сарказма, грубости и сквернословия. Во времена жизни поэта его произведения так и назывались – «срамные вирши». При жизни Барков был популярен в определенных кругах и терпимо воспринимался в других, но когда в России книгопечатание стало свободным, все изменилось – его практически забыли, так как вниманию читателей были предложены другие, более интересные и удобочитаемые произведения других авторов.
Однако литература вечна, и во все времена находились желающие ознакомиться с работами скандально известного Баркова, тем не менее в 1991 году российские читатели были все еще вынуждены ограничиваться прочтением ксерокопий текстов сомнительного достоинства и качества, но к началу 1992 года произведения Баркова стали печататься в таких солидных изданиях, как «Литературное обозрение» (выпустившее номер с откровенным эротическим содержанием, с Барковым в качестве центральной фигуры), «Библиотека», «Звезды», «Девичья игрушка», «Ладомир» и т. д.
Первые официально изданные стихи Баркова были почти моментально раскуплены. Но если для филологов, историков и поклонников необычного вольного жанра они были интересны сами по себе, то большинство читателей, как правило, смогло одолеть всего лишь по несколько произведений Баркова, сквернословность и однообразие которых порой угнетают.
Ценители срамных опусов были немало разочарованы, не обнаружив в изданиях поэмы о Луке Мудищеве, которая к тому времени уже была широко известна. Мало кто знает о том, что это знаменитое произведение на самом деле вышло из-под пера не Баркова, а одного из его почитателей и пародистов. Поэма была написана через несколько десятков лет после смерти поэта.
Талант Баркова уникален прежде всего тем, что он развился в совершенно неподходящих для этого условиях. Чтобы убедиться в этом, можно просмотреть его биографию, которая с точки зрения многих известных писателей, настолько не соответствует проявлениям его поэтического дара, что такое сочетание кажется в высшей степени парадоксальным.
Иван Семёнович Барков родился в 1732 году в семье петербургского священника. Пока мальчик был маленьким, он часто бывал в церкви, с интересом изучая иконы и молитвенники. Очаровательный малыш пользовался безусловной любовью прихожан, которые периодически подсовывали ему сладости и игрушки.
Когда маленький Иван немного подрос, его отправили на обучение в Александро-Невскую семинарию. Так поступали со всеми сыновьями лиц, имеющих духовное звание. В семинарии мальчик проявил себя как старательный, но непоседливый ученик. У него были и друзья, и враги, но в целом жизнь Ивана протекала спокойно.
Все изменилось весной 1748 года, когда в семинарию приехали И. А. Браун и М. В. Ломоносов. Эти ученые отбирали ребят для приема в Академию. Руководители семинарии отказалось направить Баркова для сдачи отборочного экзамена, поэтому молодой человек отважился без разрешения явиться к Михаилу Васильевичу и лично попросить его об испытаниях. Дерзкий и шустрый юноша необычайно понравился Ломоносову, и тот охотно разрешил пареньку пройти экзаменацию, после которой написал в канцелярию Академии: «Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александровской Семинарии ученик Иван Барков и объявил… что весьма желает быть студентом при Академии Наук, и для того просил меня, чтоб я его екзаменовал. И по его желанию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие и латинской язык столько знает, что профессорския лекции разуметь может… При том объявил он, что учится в школе Пиитике, и что он попов сын, от роду имеет 16 лет, а от вступления в Семинарию пятой год…». При этом ученый уверенно предполагал, что Барков и «в науках от других отметить себя может».
Четверых успешно сдавших отборочный экзамен семинаристов официально приняли в Академию. Их документы сдали в академическую канцелярию, которой было постановлено: «… написать их в академический список и обучаться им некоторое время в Гимназии, ибо оные от профессоров принимать лекции не гораздо еще в хорошем состоянии. Жалованья им производить по 3 руб. 50 коп. на месяц из положенной суммы на академических учеников».
Во время обучения в Академии Иван Барков был одним из самых старательных учеников. Юноша с огромным удовольствием изучал гуманитарные науки. Он учился на курсе красноречия и поэтики, который преподавал И. Э. Фишер, посещал лекции В. К. Тредиаковского, где познавал секреты стихосложения, с огромным энтузиазмом изучал работы авторов эпохи Античности и делал многочисленные переводы научных и религиозных текстов.
Тем не менее, несмотря на успехи в учебе, Иван Барков не был в числе любимчиков преподавателей, поскольку отличался крайне независимым и буйным нравом, который не считал необходимым скрывать от окружающих. Дисциплину Барков считал ненужной и ущемляющей его свободу. Один из преподавателей студента по этому поводу сказал, что молодой Иван «средних обычаев, но больше склонен к худым делам».
Но это еще не все. Барков, словно презирая свое церковное воспитание, начал регулярно напиваться, буйствовать в пьяном виде, драться и скандалить.
В 1751 году терпение ректора Академии С. П. Крашенинникова было подвергнуто жестокому испытанию. Как он сам позднее докладывал в канцелярию, Барков, уйдя без разрешения из Академии, явился домой к Крашенинникову и «с крайнею наглостию и невежеством учинил ему прегрубые и предосадные выговоры с угрозами, будто он его напрасно штрафует». Взбешенный поведением студента, ректор вызывал военный караул и быть бы пьяному студенту поротым, но в его затуманенном алкоголем мозгу вспыхнула оригинальная мысль. Повиснув на руках солдат, он во все горло заорал: «Слово и дело!». Этими поистине волшебными словами он дал понять, что имеет некоторые сведения о заговоре против трона. Излишне осведомленного школяра быстренько повязали и немедленно доставили «куда следует».
Перепуганный студент, попав в лапы государственных дознавателей, быстро убедился в том, что неуместные шутки могут обернуться тюрьмой, а то и каторгой. Барков моментально решил покаяться, что и сделал с большой артистичностью и подкупающей искренностью. Раздраженные следователи буквально пинками выгнали проштрафившегося студента на улицу и погрозили напоследок при повторении инцидента отдать юношу в матросы.
Шло время. Перепуганный Барков вел себя идеально даже на взыскательный взгляд Крашенинникова, но уже через год забыл обо всех обещаниях и дал себе волю. Во время одного из своих загулов он стал зачинщиком скандала и был наконец-то высечен, по выражению ректора, «за пьянство и за ссору в ночное время». Терпение Крашенинникова наконец-то лопнуло, и он с особым удовольствием в 1751 году вышвырнул Баркова из Академии.
Однако корректор Академии Алексей Барсов выразил несогласие с решением ректора и написал в канцелярию горячее и чрезвычайно жалостливое послание, где говорил, что Барков находится «в трезвом уме и состоянии и о прежних своих продерзостях сильно сожалеет». Служащие канцелярии сжалились над вовремя раскаявшимся студентом-недоучкой и отправили его набираться знаний в типографию при Академии. Поскольку Барков ранее проявил себя умным и талантливым студентом, ему позволили продолжить обучение под личным руководством С. П. Крашенинникова, а также заниматься на уроках немецкого и французского языков.
Между тем финансовые дела Баркова шли все хуже и хуже. Ему не хватало денег не только на водку, но и на приобретение предметов первой необходимости. Озабоченный Барков решил найти себе хорошо оплачиваемую работу. Он попросил перевести его из типографии на работу в канцелярию Академии. Понимая, что служащие канцелярии никоим образом не захотят видеть в своих рядах пьяницу и скандалиста, он решил уповать на жалость официальных лиц, и в своем прошении прочувствованно написал: «А понеже в убогом моем нынешнем состоянии определенным мне жалованьем, которого годовой оклад состоит токмо в тритцати шести рублях, содержать себя никоим почти образом не можно, ибо как пищею и платьем, так и квартиры нанять чем не имею…»
Как и предполагалось, канцелярия сжалилась над предприимчивым юнцом и постановила: «…оному ученику Баркову быть впредь до усмотрения в Канцелярии Академии Наук для переписки на бело случающихся дел, нежели он худые свои проступки оставит и в порученном ему деле явится прилежен, то без прибавки жалованья оставлен не будет…»
Так желание Баркова наконец было исполнено. Крашенинников, окончательно избавившись от беспокойного подопечного, вздохнул с облегчением.
Новые обязанности Ивана, занимающего должность копииста, не показались ему обременительными, скорее наоборот. Уверовавший в свою полную безнаказанность, Иван расслабился и опять пустился во все тяжкие. Его очередная эскапада закончилась арестом и громким скандалом. Теперь власти на полном серьезе собрались отдать нашкодившего буяна в матросы, но… судьба, а в данном случае канцелярия, опять сжалилась, постановив: «Понеже ученик Иван Барков за продерзости ево содержится при канцелярии под караулом, а ныне он в виностях своих признавается и впредь обещает поступать добропорядочно… да и для наступающего праздника Стыя Пасхи, из-под караула его свободить». А вот следующие строки постановления могли удивить кого угодно: «…и к производимому ево нынешнему жалованью к 36-ти рублям прибавить ему еще четырнадцать рублей…» Однако руководство канцелярии все же разумно решило подстраховаться и вписало в постановление предостережение, где говорилось о том, что если Барков будет повторять свои «продерзости», он «непременно отослан будет в матросскую вечную службу».
Прочитав постановление, Иван не на шутку задумался. Бросить пить и куролесить представлялось ему делом решительно невозможным, однако следить за собой получше было совершенно необходимо. Поэтому обеспокоенный Барков решил вплотную заняться работой, чтобы как можно больше занять свое время. И опять судьба пошла ему навстречу – у него появилась возможность поближе познакомиться с М. В. Ломоносовым, к которому чаще всего посылали молодого человека для снятия копий и переписки документов.
Ломоносов, уже давно упрашивающий Академию выделить ему помощника «для употребления по бумажным делам», искренне обрадовался присланному канцелярией Баркову. Тот, решивший стать идеальным переписчиком и панически боявшийся ссылки на корабль, некоторое время вел себя более чем прилично. Он не дерзил, послушно выполнял все распоряжения ученого и терпеливо избегал скандальных ситуаций. Ломоносов не мог нарадоваться на столь старательного и послушного подопечного, о чем незамедлительно сообщил в канцелярию, сопроводив записку благодарностью. Чиновники, немало удивленные таким поворотом событий, недоуменно жали плечами и оставили все как есть.
В этот период Иван старательно переписал «Древнюю российскую историю», написанную самим Ломоносовым, и всю «Российскую грамматику», а также скопировал Радзивилловскую летопись Нестора. На первый взгляд скучноватый процесс переписывания летописей и документов был для Баркова очень увлекательным в основном по причине того, что его работа сопровождалась красочными, эмоциональными и подробными комментариями Ломоносова, охотно занимавшегося с бывшим студентом.
При помощи Михаила Васильевича Барков приобрел ценный опыт исторического исследования и обширные знания по источниковедению. Чтобы скомпоновать свои новые знания, Иван самостоятельно написал свою первую научную работу, которая называлась «Краткая российская история». Она вышла в 1762 году и была высоко оценена Г. Ф. Миллером, который написал и опубликовал свою рецензию в известном научном журнале «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах».
Миллер по достоинству оценил работу И. С. Баркова, сказав, что собранные, проанализированные и предложенные им факты гораздо более точные, чем приведенные в работе Вольтера «Истории Российской империи при Петре Великом».
Однако из-за сотрудничества с Ломоносовым Барков был все же вынужден расстаться с мечтой о прекращении практики длительных и частых запоев. Несмотря на впечатляющую репутацию и невероятный ум Ломоносова, этот ученый, так же как и Барков, с удовольствием потреблял спиртные напитки, а пребывая в сильном подпитии, выражался откровенно и неприлично. Достоверно известен факт, что Ломоносов однажды при встрече с И. Д. Шумахером, «сложив неприлично перста», демонстрировал собеседнику кукиш, сопровождая свой крайне недипломатичный жест сакраментальной фразой: «Накось, выкуси!»
Ломоносов нередко ругался со своими противниками-поэтами и, не выбирая выражений, говорил о них самые неприятные вещи, даже не догадываясь о том, что молодой Барков, слушая его, находил оправдание и собственному вульгарному поведению. Однако не только общение с Ломоносовым и попытки обуздать собственную бунтарскую натуру занимали много времени у Баркова. Вдохновленный очередной речью своего наставника, он вскоре решился взяться за Радзивилловскую летопись. Ее срочно требовалось отредактировать и подготовить к печати. Впрочем, она уже была хорошо знакома Ивану, поскольку ранее он переписывал ее по просьбе Ломоносова.
Академия планировала издать российские летописи для того, чтобы ознакомить с ними не только научные круги, но и более широкий и менее просвещенный круг читателей. Полный энтузиазма Барков проводил долгие часы, склонясь над рукописными страницами так хорошо ему знакомого научного труда. К сожалению, работой руководил не он сам, а И. И. Тауберт, поэтому Ивану приходилось точно выполнять все указания своего непосредственного начальника. Тауберт приказал Баркову исправить в тексте все непонятные выражения и слова, адаптировать к новым требованиям орфографию и заполнить имеющиеся в летописях пробелы сведениями из других исторических документов.
Радзивилловская летопись была издана в 1767 году, уже после ухода Баркова с работы при Академии. Эта научная популяризованная работа была во многом неточна, в основном из-за бесконечных поправок, внесенных Таубертом, но оказала большое влияние на мировоззрение широкой публики. Она позволяла всем желающим ознакомиться с отечественной историей и подготовила россиян к восприятию других публикаций исторических и научных рукописей.
В 1762 году Барков сочинил оду, посвященную дню рождения Петра III. Сразу после этого Ивана, по протекции Ломоносова, назначили в Академию переводчиком. Из-под его пера вышли художественные переводы произведений Горация, текстов речей Марка Аврелия, басен Эзопа и т. д.
Впервые попробовал себя в поэтическом жанре Барков еще в студенческие годы, однако никому свои произведения не показывал. Дело в том, что ему совершенно не нравилось писать произведения в одическом жанре, который наиболее ценился его современниками. Стихи Баркова, по мнению общественности, являлись ярким примером реализма эпохи классицизма. Они сочетали в себе уличную вульгарность и высокий стиль. Н. И. Новиков, который некоторое время общался с необычным поэтом, называл Баркова «человеком острым и отважным». Он же с гордостью отмечал, что Иван написал большое количество «невозможных в печати целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты… все сии стихотворения у многих хранятся рукописными».
Необходимо отметить, что произведения Баркова стали пользоваться популярностью у читателей определенного круга не потому, что представляли собой оригинальное, ранее неизвестное поэтическое решение. Вероятно, что здесь важную роль сыграла поддержка Ломоносова, который с энтузиазмом воспринимал все начинания автора. Сатиры Баркова вызывали особое восхищение знаменитого ученого, особенно сатира, в которой высмеивался давний соперник Ломоносова В. К. Тредиаковский.
Известно, что так называемые непечатные произведения Ивана Баркова негласно одобрялись Ломоносовым. Более того, исследователи уверены, что именно благодаря такому колоссу науки, как Ломоносов, Барков стал основоположником «порнографического стиля».
О популярности Баркова можно судить не только по официальным отзывам о его творчестве, но и по многим байкам и анекдотам, которые пользовались огромной популярностью у народа. Эти юмористические рассказы с удовольствием обыгрывались авторами мемуаров достаточно влиятельных лиц XIX века. И если верить им, Барков был человеком самого «веселого и беспечного нрава».
Например, известно, что писатель А. П. Сумароков был очень высокого мнения о Баркове, как об ученом и литературном критике, а потому нередко просил его высказать мнение об очередном своем сочинении. По воспоминаниям одного из современников Баркова, в изложении современного автора Сергея Макеева обычно это выглядело следующим образом: «Барков пришел однажды к Сумарокову. “Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!” – сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: “Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец – я, второй Ломоносов, а ты только что третий”. Сумароков чуть его не зарезал…»
Современники Баркова считали поэта крайне распутным. В народе была распространена легенда, что у Баркова было свое имение, куда он часто привозил подруг и собутыльников. Барков был пьяницей, но великолепным любовником, и именно он стал прообразом знаменитого Луки Мудищева.
Так же в некоторых мемуарах, написанных современниками Баркова, встречалась такая история: однажды Барков сочинил неприличные стихи про Григория Орлова и императрицу Екатерину. Оповещенная императрица рассердилась, велела привести к ней автора позорных виршей, закрылась с ним в спальне и велела охране никого не впускать. На исходе третьих суток Барков на подгибающихся ногах и без штанов вышел от императрицы, а вскоре был награжден графским титулом. Насколько достоверна эта история, не известно, но сплетники с большим удовольствием обсуждали ее при любой возможности, придумывая все новые и новые подробности.
Однако, по всей видимости, большинство шалостей и хулиганств, приписываемых Баркову – не более чем легенды. Достоверных сведений о жизни Баркова, не приукрашенной народными байками, известно крайне мало. Как уже было сказано выше, Михаил Васильевич Ломоносов на протяжении десяти лет открыто поощрял Баркова и покровительствовал ему. Со смертью Ломоносова звезда Баркова начала постепенно закатываться.
Руководство Академии и других официальных учреждений перестало снисходительно наблюдать за деятельностью грубого хамоватого поэта. Лишенный поддержки покровителя, Барков был изгнан с должности, занимаемой в Академии, что лишило его возможности зарабатывать себе на жизнь.
Некоторое время он жил в бедности, граничащей с нищетой, но тем не менее продолжал писать. Казалось, что чем больше поэт голодал, тем более язвительными и меткими становились его сатиры и пародии.
Как и у многих выдающихся людей, у Баркова имелись не только враги, доброжелатели, но и подражатели. Однако, несмотря на все усилия последних, никто так и не смог повторить в своем творчестве свойственное Баркову необычное сочетание непринужденного изящества и откровенной грубости.
В 1763 году Барков занимался переводом басен Федра и сатир Горация. Он также написал «Житие князя Антиоха Дмитриевича Кантемира», которое впоследствии приложил к своим «Сатирам». Стих Баркова был на удивление легким и гладким. В этом поэт очень походил на Сумарокова и Ломоносова. Однако слава его нашла только после издания его «срамных» стихов, о которых митрополит Евгений Болохвитинов отзывался с крайним осуждением и презрением.
Грубые стихи Баркова оказались в то время столь популярными, что для их обозначения был даже придуман особый термин – их стали называть «барковщина». В свое время Пушкин говорил, что Барков является одним из первых российских поэтов, отказавшихся от архаического стиля и начавших писать оригинальным народным живым языком.
Если внимательнее изучить дошедшие до настоящего времени произведения Баркова, их можно условно разделить на две группы: печатную и непечатную.
К печатной группе произведений относятся ода Петру III «На всерадостный день рождения», «Сокращение универсальной истории Гольберга», «Житие князя А. Дмитриевича Кантемира», стихотворные переводы с итальянского «Мир героев», «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы». Эти работы Баркова были хороши для его современников и возможно, для исследователей нашего времени, однако не они принесли славу поэту.
Превосходным примером печатных произведений Баркова является ода «Бахус». Она примечательна тем, что в ней нет ни одного грубого, а тем более нецензурного слова или выражения. Видимо, причина такого трепетного отношения к сюжету оды «Бахус» в том, что поэт в произведении писал о своей давней мечте, а не фантазировал на тему извращенных и грубых сексуальных игр.
Вышедший из-под пера Баркова, Бахус принимает любого желающего в свой храм, где и судебный исполнитель вершит свои нечистоплотные дела, «служа и правым, и виновным», и «солдат о службе тут не тужит», а рядом с ним находится «боец кулачный и подъячий».
И вот нетрезвый уже поэт и изрядно захмелевшие приверженцы Бахуса утирают пьяные слезы умиления, ибо:
Источник благостей толиких,
Вдруг составляя брань и мир,
Из малых делаешь великих,
Меняешь с рубищем мундир.
А раз уж дело дошло до традиционного российского гулянья с водкой и закуской, без драки оно никак не обойдется. Барков, и сам известный забияка, пьяница и скандалист, оставить такой поворот дел без внимания никак не мог, и вот было издано его очередное произведение – ода «Кулачному бойцу».
Ценитель и частый участник кулачных драк между посетителями кабаков, Барков ухитрился ярко и красочно передать настроение раззадоренных алкоголем, затмевающим разум, и яростью двух бойцов:
Нашла коса на твердый камень,
Нашел на доку дока тут,
Блестит в глазах их ярость, пламень,
Как оба страшны львы ревут…
Непечатная группа произведений Баркова сделала писателя знаменитым, не давая забвению охватить его творчество. В середине XVIII века россияне с некоторым удивлением, брезгливостью и интересом зачитывались стихотворными сатирами Баркова. Они были тем более интересны людям, поскольку, по мнению Н. И. Новикова, Барков создавал в первую очередь «остроумные и колкие сатиры, написанные прекрасными стихами, на глупости новейших русских поэтов».
Многие «сатирические сочинения» Баркова создают у читателей преувеличенно благодушное настроение за счет ироничных, но не злых мотивов. Например, в оде «Утренняя заря» они, разумеется, непристойны, но не производят неприятного впечатления:
Уже зари багряной путь
Открылся дремлющим денницам.
Зефир прохладный зачал дуть
Под юбки бабам и девицам…
…О утро, преблаженный час!
Дражайше нам златого века.
В тебе натуры сладкий глас
Зовет к работе человека.
Очень интересен сборник Баркова, посвященный Белинде: «…тебе, благословенная красавица, рассудил я принесть книгу сию, называемую “Девичья игрушка”. В этом произведении автор остроумно и прямым текстом объясняет читателю, что такое эта „игрушка“ и как в нее „играть“. Разумеется, прочитав весьма развратное творение поэта, Белинда была недовольна Барковым.
На что тот ответил: «Ты приняла книгу сию, развернула и, читая первый лист, переменяя свой вид, сердишься. Ты спыльчиво клянешь мою неблагопристойность и называешь юношем дерзновенным. Но вместе с сим усматриваю я, ты смеешься внутренно, тебе любо слышать вожделение сердца твоего». Может быть, именно такой реакции автор и ждал от всех своих читателей.
Н. И. Новиков, близко знакомый с творчеством Баркова, определил поэта как человека отважного и язвительного, который написал «множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему веселый его нрав и беспечность много содействовали».
Но не только Новиков в своих мемуарах описывает работы Баркова. Карамзин, например, позволил себе назвать Баркова в своих рукописях русским Скарроном. В принципе, произведения Ивана можно назвать грубой и здоровой порнографией. И это будет самым точным определением, подразумевающим здоровые инстинкты людей и человеческую натуру, типичную для того времени.
Однако не только творчество «охальника-поэта» регулярно потрясало мораль и нравственность российского человека XVIII века. Словно бы подтверждая свою скандальную репутацию, Барков даже смерть свою обставил максимальным количеством интригующих несуразностей. Причем существует как минимум три различные версии этой смерти, весьма существенно отличающиеся друг от друга.
Итак, Иван Барков умер в 1768 году. К тому времени он уже ни дня не мог обойтись без алкоголя. Его здоровье сильно ухудшилось, а благосостояние так и не стало хорошим. Точная дата смерти поэта, к сожалению, осталась неизвестной.
Причина этого, видимо, в том, что факт кончины поэта долгое время оставался неподтвержденным, из-за попыток его последователей и подражателей скрыть от общественности изо всех сил неприглядную кончину своего наставника и вдохновителя.
Согласно самой распространенной версии, поэт, утомленный жизненными неурядицами, покончил собой. Версию самоубийства особенно отстаивали молодые дворяне – однокашники Пушкина. По их свидетельству можно заключить, что грубиян и охальник Иван Барков, решив покончить с собой, затопил камин, закрыл крышку, засунул в камин голову и отравился угарным газом.
Вероятно, причиной столь радикального сведения счетов с жизнью стала депрессия поэта, вызванная избытком в его крови алкоголя, проблемами в личной жизни и очередными неурядицами с издателями и критиками. Что же касается камина, скорее всего, в том состоянии, в котором пребывал Барков, было сложно подыскивать другие способы самоубийства, или же отравление угарным газом показалось ему наиболее быстрым и безболезненным способом покинуть опостылевший мир.
Согласно второй, не менее удивительной и скандальной, версии, Иван Барков перед смертью находился в состоянии длительного запоя. Почувствовав себя нехорошо, он отправился в нужник. Там у него неожиданно начался психический припадок. Потерявший над собой контроль, поэт упал, ударился головой, провалился в нужник и утонул. Что и говорить, очень некрасивая смерть, но более чем вероятная.
Достоверно известно, что на протяжении всей своей жизни Барков частенько злоупотреблял спиртными напитками, и можно справедливо предположить, что в роковой день он отправился в нужник в изрядном подпитии. Между тем санитарно-гигиенические приспособления XXI и XVIII веков сильно отличаются. Если для того, чтобы утонуть в современном унитазе, человеку необходимо приложить очень большие усилия, то провалиться сквозь ненадежный деревянный пол или упасть в дыру обычного примитивного «деревенского домика» просто, достаточно лишь поскользнуться или оступиться, а там все сделает сила земного притяжения. Скорее всего, так и произошло. Пьяный Барков зашел в нужник, неловко повернулся, оступился и упал.
Впрочем, возможно, события развивались и по-другому: Барков зашел в нужник, и у него начался припадок, который затуманил разум, сделал его движения судорожными и плохо контролируемыми. Было бы удивительно, если бы в таком состоянии писатель благополучно выбрался. В лучшем случае он получил бы множество синяков, ссадин, а то и переломов, в худшем же… Одно можно сказать точно, грязная, долгое время скрываемая смерть поэта подарила любителям сплетен великолепную тему для обсуждения.
Третья версия смерти Баркова – не менее компрометирующая, чем предыдущие две. Согласно ей, Барков умер в запущенном и дешевом публичном доме. Смерть его наступила в результате побоев.
Не секрет, что Барков был частым посетителем и игорных, и публичных домов, да и обычные женщины не обделяли его своим вниманием. Стало быть, тот факт, что умер он в публичном доме, совсем не удивителен. Более того, любитель побуянить и поскандалить, Барков мог с легкостью ввязаться в драку и погибнуть в ней. Так что третья версия смерти Баркова также вероятна, как и две предыдущие, хотя и кардинально отличается от них.
Иван Барков первым в России написал «про это», притом сразу в стихах. Он умер тридцати шести лет от роду, и очень скоро к его биографии присочинили множество похождений, в том числе непристойных. Так и живут порознь – достоверный Барков, мало кому известный, и миф о Баркове, который у всех на устах.
А некдоты бывают разные. Есть «исторические анекдоты», то есть забавные истории, рассказанные современниками об исторических лицах. Они вполне правдоподобны, некоторые от частого повторения в печати постепенно становятся биографическими фактами. Исторические анекдоты о Баркове, рассеянные по мемуарам разных лиц, опубликованы в XIX веке. И если они хотя бы частично отражают личность Баркова, то это был человек «веселого и беспечного нрава».
Рассказывают, например, что поэт Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. «Барков пришел однажды к Сумарокову. «Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!» – сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец – я, второй Ломоносов, а ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал...»
«...Сумароков свои трагедии часто прямо переводил из Расина и других... Барков однажды выпросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, на полях написал: «Украдено у Сумарокова» – и возвратил книгу по принадлежности».
«Барков заспорил однажды с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду... Через четверть часа Сумароков выходит с готовой одою и не застает уже Баркова. Люди докладывают, что он ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-нибудь проказа. В самом деле, видит он на полу свою шляпу и...»
Бытовые анекдоты о Баркове приписывают ему крайнее распутство. Если собрать весь этот пласт анекдотов, то можно составить такую легенду: Барков жил в своем имении в селе Барковке, был он пьяница и неутомимый любовник (этакий Лука Мудищев, речь о нем впереди). Сочинял срамные стишки про императрицу Екатерину и ее оргии с Григорием Орловым. Дошло до императрицы, она осердилась и велела тотчас доставить Баркова во дворец. Они уединились в спальне, откуда Барков выполз на третьи сутки, без штанов, но с графским титулом. Тем и прославился. (Похабная поэма «Григорий Орлов», более поздняя, тоже ходила по рукам, и ее, само собой, приписывают тому же Баркову.)
Больше склонен к худым делам
В 1732 году у священника Семена Баркова родился сын, нареченный Иваном. Судьбы поповичей сходны и известны заранее без гадалки: сызмальства обучение грамоте по духовным книгам, церковное пение на клиросе, потом духовная семинария, а затем – свой приход, либо тятенькин, в наследство. В 1744 году поступил Ваня в Александро-Невскую духовную семинарию.
Отрок он был способный, но нрава беспокойного и непокорного. В 1748 году в семинарию приехали из Академии наук профессора М.В.Ломоносов и И.А.Браун, чтобы «екзаменовать» семинаристов для определения в Академический университет. Руководство семинарии не включило Ивана Баркова в число претендентов. Десять семинаристов держали экзамен, пятеро выдержали испытание.
Но Иван-то был непрост, он сам явился к Ломоносову и попросил испытать его, так как во время «екзамена», дескать, отсутствовал по болезни. Михайло Васильевич испытал отрока и нашел его знания весьма основательными, о чем и написал в канцелярию академии:
«Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александровской Семинарии ученик Иван Барков и объявил... что весьма желает быть студентом при Академии Наук, и для того просил меня, чтоб я его екзаменовал. И по его желанию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие и латинской язык столько знает, что профессорския лекции разуметь может... При том объявил он, что учится в школе Пиитике, и что он попов сын, от роду имеет 16 лет, а от вступления в Семинарию пятой год...» Далее следовала рекомендация Ломоносова: «...я уповаю, что он в науках от других отменить себя может».
Для предварительной подготовки Баркова определили сначала в академическую гимназию. Он слушал лекции по стихосложению В.К.Тредиаковского, курс поэтики и красноречия И.Э.Фишера, штудировал античных авторов. У некоторых преподавателей он был на хорошем счету, другие считали его либо негодным, либо рано допущенным к наукам. Очень скоро определился его талант литературного переводчика, еще в гимназические годы он перевел сочинения римского историка Саллюстия.
И только дисциплина Ивану не давалась вовсе. Как выразился о нем один из академиков, «средних обычаев, но больше склонен к худым делам». Мало того, что он частенько напивался, он еще и буйствовал во хмелю, скандалил и дрался. В 1751 году ректор С.П.Крашенинников докладывал в канцелярию академии о пьяной выходке Баркова: ушел из университета без дозволения, пришел к нему, Крашенинникову, в дом, «с крайнею наглостию и невежеством учинил ему прегрубые и предосадные выговоры с угрозами, будто он его напрасно штрафует». Пришлось ректору вызывать военный караул. Буяну «прописали ижицу», то есть порку. Но под розгами еще не протрезвевший студент выкрикнул «слово и дело», то есть что он знает о заговоре противу государыни. Баркова потащили «куда следует», но там быстро убедились, что никакого заговора не существует, просто Барков решил таким образом избежать экзекуции. Его прогнали вон, пригрозив, что в следующий раз отдадут в матросы.
Некоторое время Барков крепился, но уже в следующем году загулял с мастеровыми и снова был высечен «за пьянство и за ссору в ночное время». Терпение начальства лопнуло, и Баркова вышибли из университета. Но ему удалось устроиться копиистом и корректором в академическую типографию. Корректор Алексей Барсов, непосредственный начальник Ивана, посочувствовал бедовой головушке и сообщил в канцелярию, что ныне Барков пребывает «в трезвом уме и состоянии и о прежних своих продерзостях сильно сожалеет». В ответ на это своеобразное поручительство последовало разрешение Баркову, как «ученику при Академии Наук», частным порядком посещать занятия по русскому, французскому и немецкому языкам.
Денег на жизнь, а тем паче на вино Баркову не хватало, и он, выражаясь современным языком, стал искать работу по совместительству. В прошении своем в канцелярию академии Барков писал: «А понеже в убогом моем нынешнем состоянии определенным мне жалованьем, которого годовой оклад состоит токмо в тритцати шести рублях, содержать себя никоим почти образом не можно, ибо как пищею и платьем, так и квартиры нанять чем не имею...» Дело решилось в тот же день: «...оному ученику Баркову быть впредь до усмотрения в Канцелярии Академии Наук для переписки на бело случающихся дел, нежели он худые свои проступки оставит и в порученном ему деле явится прилежен, то без прибавки жалованья оставлен не будет...»
Но не прошло и месяца, как Иван снова накуролесил, да так, что был взят под арест, и над ним снова нависла угроза списания в матросы. Да видно, сам Бог пособил, вернее, Пасха Господня. «Понеже ученик Иван Барков за продерзости ево содержится при Канцелярии под караулом, а ныне он в виностях своих признавается и впредь обещает поступать добропорядочно... да и для наступающего праздника Стыя Пасхи, из-под караула его свободить, – постановила канцелярия. А далее следует и вовсе неожиданный поворот дела: – ...и к производимому ево нынешнему жалованью к 36-ти рублям прибавить ему еще четырнадцать рублей...» Правда, заканчивалось это более чем великодушное решение обычным предостережением: если «продерзости» Баркова повторятся, «непременно отослан будет в матрозскую вечную службу».
А в это время Михайло Васильевич Ломоносов уже не в первый раз просил академию, чтоб назначили ему секретаря либо «способного студента для употребления по бумажным делам», так как рукописей для издания скопилось порядочно, а готовить их к печати недосуг. Ишь ты какой, персонального секретаря ему подавай! – подумали чинуши и выполнять просьбу не спешили. А когда почти через год все-таки уважили просьбу, то отправили к нему – кого бы вы думали? – бедовую головушку, Баркова.Беря пример с Ломоносова
С 1755 года Иван Барков числился при канцелярии, а работал преимущественно на дому у М.В.Ломоносова. Он переписал «Российскую грамматику», Несторову «Повесть временных лет», «Древнюю российскую историю», «Опыт описания владения первых великих князей российских» и второй том «Сочинений» Ломоносова.
Совместная работа и общение с Ломоносовым многому научили Ивана. Он наблюдал поведение Ломоносова в быту и в академии, вникал в существо его споров с учеными и поэтами. Под его руководством переписчик становился еще и опытным редактором.
Но Ломоносов не во всем был примером, он и сам не считал пьянство большим грехом, а во хмелю выражений не выбирал. Известно, как он, «сложив неприлично перста», совал кукиш под нос господину советнику Шумахеру со словами: «Накось, выкуси!» Бранился со своими соперниками-поэтами, прежде всего с Сумароковым (Александр Петрович тоже был «горячая голова», как прозвала его Екатерина II). Но если для Ломоносова «гневливость» была отчасти сознательным выражением жизненной позиции, своего рода самоутверждением простолюдина, то Барков находил в поведении патрона оправдание собственной распущенности.
Ломоносов в работе себя не жалел, но и других не щадил. И наваливал на Баркова все больше поручений. Работа у профессора на дому тяготила Ивана. Возможно, зная пристрастие поповича к вину, Ломоносов попросту не выпускал его за порог. Но в целом был своим помощником доволен. Это обстоятельство не укрылось от чинуш из канцелярии, они стали задабривать Баркова, отмечать его успехи и даже поручили вести бумаги самого президента Академии наук графа Кирилла Григорьевича Разумовского. В конце концов Иван Барков подал начальству прошение: чтобы «быть мне при Академии по-прежнему, да и впредь от Академии не отлучать», а если и поручат опять помогать г-ну советнику Ломоносову, то «чтоб повелено было при Академии ж, а не у него». Канцелярия постановила: быть по сему.
На радостях Барков загулял, и в январе 1757 года его отстранили от ведения дел Разумовского. В 1758 году этот «ученый пьяница», как прозвал его Сумароков, опять пропадал несколько недель, и его разыскивали с полицией. Но так велика была нужда в образованных и толковых людях, что блудного канцеляриста простили и на сей раз. Более того, ему поручили первую значительную творческую работу. В том же году Барков перевел и подготовил к печати «Переводы с латинского и шведского языков, случившиеся во время императора Марка Аврелия римского и Каролуса XII шведского». Затем последовал и вовсе исключительный заказ: написать торжественную оду на день рождения императора Петра III.
Красуйся Петр с Екатериной, Что сей дражайший день причиной Российского блаженства был! – писал Барков. Не будем осуждать его за напыщенность. Примерно в таком же духе сочиняли хвалебные оды и Тредиаковский, и Сумароков, и Ломоносов. Но с Петром III вышло совсем скверно: он «красовался с Екатериной» всего полгода, затем супруга его свергла, а ее любовник удавил императора салфеткой. К счастью, оду Баркова быстро позабыли и в укор автору не ставили.
После опубликования оды граф Разумовский назначил Баркова переводчиком с латинского, ибо он «оказал изрядные опыты своего знания... а притом обещался в поступках совершенно себя исправить». Начинался расцвет творчества Ивана Баркова как переводчика, поэта и редактора. Как популяризатор науки он подготовил собственное изложение «Краткой Российской истории» и компиляцию «Натуральной истории» французского ученого Жоржа Бюффона. Затем отредактировал и подготовил к печати «Сатиры и другие стихотворческие сочинения» поэта и государственного деятеля Антиоха Кантемира. В 1763 году перевел сатиры древнеримского поэта Горация, и академия издала книгу под названием «Квинта Горация Флакка Сатиры, или Беседы с примечаниями, с латинского языка преложенные российскими стихами Академии Наук переводчиком Иваном Барковым». Кстати, одна из сатир Горация высмеивает культ греческого бога плодородия Приапа. «Приапическая» тема стала ведущей в собственных, эротических стихах Баркова.
Затем Барков перевел и подготовил к печати еще несколько литературных и научных книг. И одновременно с печатными трудами сочинял непечатные произведения. Они-то и прославили имя Баркова, положили начало «барковиане».
«Девичья игрушка»
Во второй половине восемнадцатого столетия русская поэзия возмужала настолько, что уже могла себе позволить посмеиваться над собой. По свидетельству современника, «в 1753 году явились в Москве различные остроумные и колкие сатиры, написанные прекрасными стихами, на глупости новейших русских поэтов...» Вскоре появились и рукописные сборники эротических стихов под названием «Девичья игрушка», в некоторых списках с прибавлением через запятую – «или Сочинения г. Баркова». Авторство Баркова подтверждается в «Известиях о некоторых русских писателях» (1767), где о нем довольно мягко сказано: «Жаль лишь, что местами там оскорблено благоприличие». Выдающийся наш просветитель Н.И.Новиков в «Опыте исторического словаря о российских писателях» (1772) сообщал об этой стороне творчества Баркова: «Писал много сатирических сочинений, переворотов и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Венеры, к чему веселый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворения не напечатаны, но у многих хранятся рукописными...»
Новиков хотя и кратко, но очень точно охарактеризовал темы и стихотворную форму непечатных сочинений Баркова. «Переворотами» Новиков назвал бурлеск – литературный жанр, в котором низменное содержание передается возвышенным слогом. Барков как раз так и писал: о пьянках, драках и грубом сексе – но в форме торжественной оды. Он использовал лексику «высокого штиля», поминал античных богов, муз и героев и одновременно – говорил первородными русскими словами об интимном. Эта бурлящая смесь псевдоклассицизма на грубый русский лад и в самом деле была отражением «веселого нрава и беспечности», да еще разгульного образа жизни самого Баркова.
В соответствии с классической традицией Барков предваряет сборник посвящением «Приношение Белинде»: «...тебе, благословенная красавица, рассудил я принесть книгу сию, называемую «Девичья игрушка». Далее автор прямо говорит, что это за игрушка такая и что в книге только и разговору, что об этих самых игрушках и о том, как в них играют «не по-детски». Но Барков все-таки надеется на благосклонность Белинды: «Ты приняла книгу сию, развернула и, читая первый лист, переменяя свой вид, сердишься. Ты спыльчиво клянешь мою неблагопристойность и называешь юношем дерзновенным. Но вместе с сим усматриваю я, ты смеешься внутренно, тебе любо слышать вожделение сердца твоего». Вероятно, на такую реакцию читателей и рассчитывал Барков.
Пожалуй, оды Баркова – это самая бесстыдная часть сборника, именно они и формируют представление о его непечатных стихах. Но личность самого Баркова ярче проявилась в «вакхической» теме сборника: за этими стихами угадываются характер автора и среда, в которой он был «своим».
В оде «Бахусу» нет ни единого не только нецензурного, но даже и просто грубого слова. Может быть, оттого, что Барков писал о своем подлинном пристрастии, в то время как его гиперсексуальность была, скорее всего, лишь распущенностью воображения.
Всех принимает в свой храм Бахус: «Солдат о службе тут не тужит», а рядом «боец кулачный и подъячий», здесь же судебный стряпчий обделывает делишки, «служа и правым и виновным». Пьянеет поэт, пьянеют и все эти верные служители русского Бахуса, сливаются в общую массу «и, воплем воздух раздирая, дружатся, бьются, пьют, поют». Но вот все пропито и выпито, хмельной задор утих, и пьяная слеза умиления катится из глаз поэта.
Источник благостей толиких,
вдруг составляя брань и мир,
из малых делаешь великих,
меняешь с рубищем мундир.
Нашла коса на твердый камень,
Нашел на доку дока тут,
Блестит в глазах их ярость, пламень,
Как оба страшны львы ревут...
Ода заканчивается полной победой пролетариата.
«Сатирические сочинения» Баркова, о которых писал Н.И.Новиков, это, по сути дела, все его стихи, те же оды. Ведь он изображал нравы своего века, в том числе и себя, многогрешного. Удивительно, но и нежные мотивы порой слышны в «Девичьей игрушке». Конечно, и они ироничны, «неблагопристойны». Вслушайтесь в первые строки оды «Утренней заре»:
Уже зари багряной путь
открылся дремлющим денницам.
Зефир прохладный зачал дуть
под юбки бабам и девицам...
О утро, преблаженный час!
Дражайше нам златого века.
В тебе натуры сладкий глас
зовет к работе человека.
Известно, сколь приятна эта работа поутру, многие предпочитают ее труду ночному, а врачи так даже настоятельно рекомендуют.
Есть в сборнике и басни, ужасно неприличные, но очень смешные, написанные бойкими разноразмерными стихами.
«Девичья игрушка» принесла Баркову если не славу, то широкую известность. Однако в 1766 году его выгнали из академии, и никаких сведений о последних годах его жизни нет. Барков умер в 1768 году при неизвестных обстоятельствах, и неизвестно, где похоронен. Даже смерть его превратилась в анекдот. Передают его предсмертные слова или запись: «Жил грешно и умер смешно». Я-то думаю, что эту справедливую, в сущности, фразу произнес кто-то из современных ему литераторов. Досужие языки добавляли, что покойного нашли в неприличном положении. Эту сцену изобразил поэт Андрей Вознесенский («видеома» так и называется «Барков»), что избавляет меня от описания явной глупости.
Время Б.
Из нашего далёка кажется, что Барков выскочил как чертик из табакерки. Одних возмутил, других рассмешил, но всех удивил. Такого еще не было! – говорят о его стихах и поныне. А что было-то?
Народ наш целомудрен, это верно. Если задуматься, то слово sex в первоначальном смысле означает по-русски «пол», то есть, половина. Сугубо телесный термин, а выражает философскую идею: только соединившись, мужчина и женщина являют собою целое существо. Петр I прорубил окно в Европу, и западным сквозняком к нам много чего надуло. Появились вольнодумные и эротические произведения: откровенные гравюры, «Орлеанская девственница» Вольтера и рукописные порнографические сборники под названием «Joujou des demoiselles» – «Девичья игрушка».
В то же время реформы оторвали сотни тысяч крестьян от дома: в армию и на флот, на строительство городов и рытье каналов, на заводы и фабрики. Это был как бы отдельный однополый народ – мужчины без своего дома, без привычного уклада и, главное, без женщин. В ответ на «вызов времени» открылись публичные дома для «чистой публики», появились уличные проститутки дешевого разбора, для солдат – «полковые девки» и доступные всем «жёнки кабацкие».
А что творилось наверху? Князь М.Щербатов в записках «О повреждении нравов в России» сокрушался: «Разврат в женских нравах составлял отличительные черты и умоначертания двора, а оттуда они уже некоторые разлилися и на другие состояния людей...» Иван Барков жил при трех императрицах, и все три были одна другой развратнее, по нарастающей: если Анна Иоанновна имела только одного любовника (Бирона), то у Елизаветы Петровны их было уже несколько, а у Екатерины II – множество.
Барков воспитывался в самом что ни на есть закрытом мужском сообществе – в семинарии, и хотя учились семинаристы духовному, но известна и тяга «бурсаков» к вину и похабщине. Читатель теперь знает в общих чертах дальнейшую жизнь, занятия и пристрастия забубенного пиита. Так стоит ли удивляться грубости музы Баркова? Скорее достойны удивления его неуклонное стремление к знаниям и творчеству.
Как только распространились первые сочинения Баркова, у него сразу появились и подражатели. Еще при его жизни списки «Девичьей игрушки» пополнились эротическими стихами других авторов. В отличие от поповича Баркова, то были в основном знатные господа: Ф. И. Дмитриев-Мамонов, И. П. Елагин, А. В. Олсуфьев: двое последних занимали высокие должности при дворе. Но никому не удалось повторить то причудливое сочетание грубости и изящества, которое было свойственно стихам Баркова.
Русские поэты XIX века прекрасно знали своего озорного предшественника, испытывали его влияние в области поэтического языка, но если и подражали ему, то «в младые лета». А.С.Пушкин высоко ценил творчество Ивана Баркова. Однажды он пристыдил знакомого юношу: надо знать такого замечательного поэта!
В лицейские годы Саша Пушкин пошел было по стопам дедушки Баркова – ему приписывают небольшую поэму «Тень Баркова». Сюжет и словарь этого сочинения под стать «Девичьей игрушке». Пушкин довершил мифологизацию реального Баркова, превратил его в этакого русского Приапа, покровителя секса. Правда, у исследователей есть и сомнения в авторстве Пушкина, так как в тексте встречается чужеродная лексика. Думаю, стилистический разнобой объясняется просто: в написании поэмы принимали участие друзья-лицеисты.А вот для известного поэта Александра Полежаева (1805-1838) эротические стихи стали роковыми. Некоторые из них были вполне невинны, в духе «легкой поэзии»:
Полунага, полувоздушна,
Красотка юная лежит,
И гнету милому послушна,
Она и млеет и дрожит.
Кстати, последнюю строчку этого стихотворения мы встретим в поэме «Лука Мудищев», вряд ли это случайное совпадение. Но сатирические поэмы Полежаева «Иман-козел» и «Сашка» были куда острее. В них усмотрели неуважение к религии и к государственным устоям, а дело было вскоре после разгрома декабрьского восстания. Николай I лично отправил студента Полежаева в армию: «Даю военною службою средство очиститься!» Нецензурная лексика его сатирических поэм постепенно становилась языком гнева и отчаяния. Из подземной тюрьмы, где томились скованные солдаты, Полежаев писал:
И каждый день повечеру,
Ложася спать и поутру
В молитве Господу Христу
Царя российского в п...у
Они ссылают наподряд...
Девятнадцатый век потому и стал «золотым веком» русской литературы, что никого и ничего не отвергал, опыт всех талантливых предшественников вобрал в себя, в том числе и смелый опыт Баркова. Однако в целом секс не сделался сколько-нибудь заметной темой в русской литературе.
Мудищев, именем Лука...
На протяжении почти двухсот лет анонимная поэма «Лука Мудищев» и имя Баркова были нерасторжимы, как «Евгений Онегин» и Пушкин. Только исследования последних десятилетий доказали, что «Лука Мудищев» был написан не раньше 1830 года. Но из всей «потаенной литературы» именно «Лука Мудищев» получил наибольшую известность, а через него и Барков.
Мы, отроки с комсомольскими значками, измученные русской классикой и советской литературой, становились легкой добычей Баркова и иже с ним. «Потаенная литература» была, кроме всего прочего, свободой, протестом и, наконец, нашей общей мужской тайной.
Заинтригованный читатель, прежде не знакомый с творчеством Баркова, возможно, теперь захочет его прочитать, откроет книгу и, как Белинда, «переменит свой вид». И станет осуждать не только автора стихов, но и автора этой публикации. Что ж, надо прямо сказать, Иван Семенович Барков – самобытнейшая личность, талантливый человек, но далеко не гений. Да и можно ли вообще любить стихи Баркова? Ну, если только «странною любовью». Но вот прочитать его с интересом, а местами и с удовольствием – можно. В сущности, это памятник литературы, так к нему и следует относиться.
«Первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание сочинений Баркова», – утверждал Пушкин. Почти так оно и вышло: в начале 1990-х вышло несколько изданий Баркова и «барковианы».
поделиться:
Иван Барков родился в семье священника в Петербурге или близ столицы. Его отчество точно не известно: во всех прижизненных документах и ранних биографиях он называется просто «Иван Барков» (реже «Борков»). С 1820-х годов возобладала традиция называть его «Иван Семёнович», хотя в других публикациях того времени есть также варианты «Иван Иванович» и «Иван Степанович».
С 1748 года учился в университете при Петербургской Академии наук, потом служил при нём копиистом. Известно, что учился Барков неровно, несколько раз был сечен розгами за пьянство и хулиганские выходки, однажды - за грубость и ложный донос на ректора университета С. П. Крашенинникова - был даже закован в кандалы. В 1751 году был исключён из университета за «проступки и дерзости». Барков хорошо успевал по латинскому языку; его познания латыни впечатлили М. В. Ломоносова , который в 1754 году взял его к себе в секретари. Барков переписывал набело многие сочинения Ломоносова , включая «Российскую грамматику» и исторические труды. Общение Баркова с Ломоносовым продолжалось до самой смерти последнего, предание приписывает им достаточно тесную дружбу. Под влиянием Ломоносова Барков сам занимался историей и подготовил публикацию нескольких летописей.
С 1756 года вёл дела президента К. Г. Разумовского, с 1762 года - академический переводчик. Неоднократно увольнялся из академии за недостойное поведение, через год после смерти Ломоносова (1766) уволен окончательно.
Существует несколько версий его ранней смерти. По одной из них, Барков покончил с собой, повесившись в камине, по другой - будучи пьян, утонул в нужнике, по третьей - «умер под хмельком и в объятиях женщины» (Е. С. Кулябко). Ему также приписывают автоэпитафию, сочинённую незадолго перед смертью: «Жил грешно и умер смешно». Реальные обстоятельства его смерти неизвестны, как и место захоронения.
Литературное наследие Баркова делится на две части - печатную и непечатную.
К первой относятся: «Житие князя А. Д. Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения» Петра III, «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», с приложением двустиший Дионисия Катона «О благонравии» (1764).
Всероссийскую славу И. С. Барков приобрёл своими непечатными эротическими произведениями, в которых форма оды и других классицистских жанров, мифологические образы в духе бурлеска сочетаются с ненормативной лексикой и соответствующей тематикой (бордель, кабак, кулачные бои); нередко в них прямо обыгрываются конкретные места из од Ломоносова . На барковские произведения повлияла западноевропейская, прежде всего французская, фривольная поэзия (схожими приёмами пользовались Алексис Пирон и многие анонимные авторы), а также русский эротический фольклор. В Публичной библиотеке в Петербурге хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова», но в ней рядом с вероятными стихами Баркова есть немало произведений других авторов (таких как Михаил Чулков и Адам Олсуфьев, а часто и безвестных). Наряду со стихотворениями, Баркову приписываются и обсценные пародийные трагедии «Ебихуд» и «Дурносов и Фарнос», воспроизводящие штампы драматургии классицизма (прежде всего, Ломоносова и Сумарокова ).
Н. И. Новиков писал о Баркове, что он «писал много сатирических сочинений, переворотов, и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему весёлый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворении не напечатаны, но у многих хранятся рукописными». Под «переворотами» имеются в виду перелицовки (травестии) классических жанров.
«Срамные (шутливые) оды» Баркова и его современников - важная составляющая литературной жизни конца XVIII - начала XIX века; они, разумеется, не печатались, но, по словам Н. М. Карамзина в 1802 году, были «редкому неизвестны»; полушутя высоко о Баркове отзывались Карамзин , Пушкин и другие. В творчестве Василия Майкова, Державина , Батюшкова , Пушкина современные исследователи находят переклички с Барковым. Пушкину-лицеисту на основании ряда весомых свидетельств приписывается пародийная баллада «Тень Баркова» (около 1815).
Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и других произведений XVIII века, созданных самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма «Лука Мудищев», созданная в 1860-е годы; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич», относящиеся уже к XX столетию.
Статья из «Википедии»
БАРКОВ, Иван Семёнович (по другим данным - Степанович) (ок. 1732-1768, Петербург) - русский поэт и переводчик. Учился в семинарии, затем состоял при Академии наук студентом, наборщиком, переводчиком.
Переводил главным образом античных авторов - сатиры Горация (1763), басни Федра (1764). Барков - автор «Жития князя Антиоха Дмитриевича Кантемира» , приложенного к изданию его сатир (1762). Известность приобрёл скабрезными стихами, расходившимися в списках.
Соч.: Сочинения и переводы. 1762-1764, СПБ, 1872.
Лит.: Рус. поэзия, под ред. С. А. Венгерова, т. 1, СПБ, 1897
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 1. - М.: Советская энциклопедия, 1962
БАРКОВ, Иван Семёнович - переводчик и порнографический поэт. Переводил сатиры Горация, Флакка, басни Федра, стихи Катона и пр. Литературную известность Баркову доставили его непечатные, «срамные сочинения», разошедшиеся во множестве списков. Отсюда ставшее почти нарицательным определение порнографической литературы, как «барковщины».
Библиография: Венгеров С. А., Критико-биографический словарь, т. II, М., 1891.
Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939
БАРКОВ И. С. (статья из «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», 1911 - 1916)
Барков, Иван (Семёнович или Степанович, достоверно не известно), переводчик и стихотворец, давший своё имя «незаконному» литературному жанру «барковщины».
Родился в 1732 году, в семье священника. В 1748 году был принят в число студентов академического университета. Ломоносов , выбирая из числа лучших воспитанников Невской семинарии студентов, проэкзаменовал 16-летнего «попова сына», который сам во что бы то ни стало стремился попасть в студенты. Ломоносов отметил при этом, что юный семинарист «имеет острое понятие и латинский язык столько знает, что он профессорские лекции разуметь может». Учился Барков прекрасно и считался одним из даровитейших студентов; в поведении был, как выразился один из академиков, «средних обычаев, но больше склонен к худым делам», пьянствовал и скандалил, за что, после ряда столкновений с полицией, был в 1751 году исключён из университета и определён в академическую типографию учиться наборному делу, но в то же время прилежно продолжал учиться «российскому штилю» и новым языкам.
В 1753 году Барков был определён в академическую канцелярию писцом; потом был корректором и переводчиком. Ему поручаются наиболее ответственные переводы, как в прозе, так и в стихах. Новиков в своём словаре отмечает «весёлый нрав и беспечность» Баркова, послужившие причиной ряду анекдотов о его проделках.
Умер в 1768 году; распространённая легенда сообщает, что Барков умер от побоев в публичном доме и перед смертью успел произнести с горькой иронией «resume» собственной жизни: «жил грешно и умер смешно».
Барков оставил большое количество переводов и оригинальных произведений. Литературное наследие Баркова делится на две части - печатную и непечатную. К первой относятся «Жития князя А. Д. Кантемира », приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения Петра III» , «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни» , с приложением двустиший Дионисия Катона «о благонравии» (1764). По свидетельству Штелина, Барков начал переводить Фенелонова «Телемака» стихами.
Барков мастерски владел стихом; это особенно видно по второй, непечатной части его литературной деятельности, которая одна и сохранила его имя от забвения.
Уже в начале 1750-х годов, как рассказывает Штелин, стали ходить по рукам «остроумные и колкие сатиры, написанные прекрасными стихами, на глупости новейших русских поэтов». Н. И. Новиков сообщает, что «сей человек, острый и отважный», написал «множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему весёлый его нрав и беспечность много содействовали». Степенный Карамзин называет Баркова «русским Скарроном», а Бантыш-Каменский сравнивает его с Пироном.
В его здоровой и грубой (нет возможности привести даже заглавия стихотворений Баркова) порнографии нигде не чувствуется острого и заманчивого соблазна; она отражает нормальную натуру и дикий, но здоровый быт. Барков был сквернослов, какого не знает ни одна литература, но было бы ошибкой сводить его порнографию исключительно к словесной грязи. Опережая на много лет свою эпоху стихотворной техникой и литературным вкусом, Барков сознательно издевался над обветшалыми чужеземными традициями оды и трагедии и, отравляя своими весёлыми и меткими пародиями жизнь «российскому Волтеру» и «северному Расину» - Сумарокову , распространял в обществе семена критического отношения к старым литературным формам.
Наблюдательный и задорный, Барков был первым русским литературным пародистом и одним из первых представителей литературного пролетариата. Несмотря на горькую, нищенскую и пьяную жизнь, юмор Баркова заразительно весел. Барков вполне народен и по языку, и по раскрывающемуся в его произведениях быту. Ему нельзя отказать в некоторой роли в истории русской литературы не только как талантливому юмористу и литературному пересмешнику, но и как выразителю своеобразной психологической черты народности.
В Императорской публичной библиотеке хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова», но в ней рядом с несомненными стихами Баркова есть немало произведений других, безвестных авторов.
Биографические и библиографические сведения о Баркове собраны С. А. Венгеровым («Критико-Биографический словарь русских писателей и ученых», II, 148 - 154; «Русская поэзия», I, 710 - 714, и примечания 2 - 6; «Источники словаря русских писателей», I, 165 - 166).
С. А. Венгеров
Барков Иван Семенович - стихотворец и переводчик 18 века, автор порнографических стихов, основоположник «незаконного» литературного жанра - «барковщины».
Барковщина - нецензурный литературный стиль
По праву считается одним из выдающихся российских поэтов; его произведения - срамные вирши, удивительно сочетающие грубость, сарказм и сквернословие, читаются не в школах и институтах, а чаще всего тайком. Во все времена находились люди, желающие познакомиться с работами скандально известного автора.
К началу 1992 года произведения Ивана Баркова стали публиковаться в таких известных изданиях, как «Звезды», «Литературное обозрение», «Библиотека» и прочие.
Иван Барков: биография
Родился он предположительно в 1732 году в семье священнослужителя. Начальное обучение проходил в семинарии при Александро-Невской лавре, в 1748 году с помощью М. В. Ломоносова стал студентом университета при Академии наук. В учебном заведении особую склонность проявлял к гуманитарным наукам, много занимался переводами и изучал творчество античных писателей. Однако неуправляемое поведение Баркова, постоянные попойки, драки, оскорбления ректора стали поводом для его отчисления в 1751 году. Разжалованного студента определили учеником в Академическую типографию и, учитывая его исключительные способности, дали разрешение посещать в гимназии уроки французского и немецкого, а также учиться у С. П. Крашенинникова «российскому стилю».
В должности копииста
Позже из типографии Барков Иван был переведен копиистом в Академическую канцелярию.
Новые обязанности позволили молодому человеку тесно общаться с М. В. Ломоносовым, которому он частенько снимал копии с документов и переписывал его сочинения, в частности «Древнюю российскую историю» и «Российскую грамматику». Однообразная, монотонная работа переписчиком стала для Баркова увлекательнейшим занятием, потому как сопровождалась интересными консультациями и разъяснениями Ломоносова. А это фактически стало продолжением университетской учебы для несостоявшегося студента.
Первые литературные работы Баркова
Первой самостоятельной работой Ивана Баркова стала «Краткая российская история», вышедшая в 1762 году. По мнению Г. Ф. Миллера, в историческом исследовании от времен Рюрика до Петра Первого сведения сообщаются более точно и полно, чем, к примеру, в работе Вольтера про историю России при Петре Великом. За сочиненную в честь дня рождения Петра III оду в 1762 году Барков Иван был определен в Академию переводчиком, что обусловило появление качественных и полных художественного достоинства переводов.
С легкостью овладев нюансами одической поэзии, литератор не стал совершенствовать себя в данном жанре, который в будущем мог бы принести поэту официальную славу и гарантированное продвижение по службе. Далее Барков Иван подготовил к печати (исправил непонятные места, дополнил пробелы текстом, изменил старую орфографию, адаптировав ее для более понятного прочтения) Радзивилловскую летопись, с которой полноценно ознакомился при переписывании ее для Ломоносова. Данный труд, предоставивший широкой публике возможность знакомства с достоверными историческими фактами, был издан в 1767 году.
Поэт, которого неудобно цитировать
Более всего поэт Иван Барков прославился за нецензурные стихи порнографического содержания, обусловившие появление нового жанра «барковщина». Очевидно, примером для возникновения столь вольных строк, первая частичная публикация которых в России состоялась в 1991 году, стали русский фольклор и фривольная французская поэзия. Мнения о Баркове различны и диаметрально противоположны. Так, Чехов считал, что которого неудобно цитировать. Лев Толстой называл Ивана ярмарочным шутом, а Пушкин полагал, что вся соль именно в том, что все вещи называются своими именами. Стихи Баркова присутствовали на веселых пирушках студентов, а его цитатами в застольных беседах восполняли паузы Грибоедов, Пушкин, Дельвиг. Барковские стихи цитировал Николай Некрасов.
В отличие от произведений Маркиза де Сада, услаждающегося различными неестественными ощущениями и двоякими ситуациями, Барков Иван выражается по-нормальному порочно, не переступая некую запретную грань.
Это всего лишь кабацкий заседатель, на свою беду наделенный стихотворным талантом и умом. Описываемая ним порнография является отражением русского быта и невоспитанности, которая и сегодня остается одной из самых ярких черт общественной жизни. Ни в одной литературе нет сквернословов, которые могли бы так изящно «по-русски» материться в поэзии, как это делал Иван Барков.
А умер смешно…
Современники считали Ивана Баркова крайне распутным человеком. В народе ходила легенда, что Барков, хоть и пил чрезмерно много, но был прекрасным любовником, и часто привозил в свое имение распутных подружек и собутыльников.
Барков Иван Семенович, биография которого вызывает интерес у современного поколения, вел нищенскую жизнь, пил до конца своих дней и умер в 36 лет. Остались неизвестными обстоятельства его смерти и место погребения. Но версий окончания его короткой жизни масса. По одной из них, в публичном доме от побоев, другая утверждает, что он утонул в нужнике, будучи в состоянии запоя. Говорят, какие-то люди обнаружили труп Баркова в его кабинете с головой, засунутой в печь с целью отравления угарным газом, и торчащей наружу нижней половиной тела без штанов с воткнутой в нее запиской: «Жил - грешно, а умер - смешно». Хотя, по еще одной версии, эти слова поэт произнес перед смертью.