Пристанище греха
Несколько зашитых в рукав серебряных динаров Маруан истратил на ночлег в бедном домишке, прилипшем к городским стенам, а еще – на еду, одеяла, вино и посещение тайного места, известного каждому жителю Гранады.
Необычный этот дом снаружи внимания прохожих не привлекал: с неприметным фасадом и наглухо забранными деревянными переплетами оконцами, он стыдливо прятался в закоулке, прикрывался тенью старого апельсинового дерева. Внутреннее же убранство поражало взор гостей, едва те переступали порог этого пристанища сладкого греха. Полы здесь были сплошь застелены коврами, под арками витал сильный аромат шафрана и роз, a свет многочисленных ламп, звуки струн и журчание фонтана густо заполняли внутреннее пространство комнат и переходов.
Прежде Маруану здесь бывать не доводилось, но дорогу к заведению он знал хорошо – как и ко всему, что имелось внутри городских стен и... снаружи тоже. Тот, кто его принял – хозяин ли то был или слуга, Маруан не знал, – подозрительно ощупал его взглядом невыразительных серых глаз, и высокая фигура нехотя и едва склонилась в приветствии. Похоже, перед ним стоял потомок викингов и, судя по крепким мускулам, бывший наемник. Маруан не сдержал насмешки в глазах и подразнил динаром, чем легко растопил неприветливую холодность вышедшего ему навстречу служителя тайного дома.
Викинг провел его в главный зал заведения: центральное место там занимал небольшой бассейн. По неподвижной поверхности воды лениво плавали пеликаны, а на мраморных, покрытых коврами выступах полулежали девушки в прозрачных одеждах и соблазнительных позах. Томные мелодии, наигрываемые красавицами на лютнях и удах, вились по протопленной и душной от пряных ароматов комнате. Маруан слегка опьянел от разлитого в воздухе сладострастия и растерянно рассматривал обитателей роскошного вертепа.
– Кого желаешь, господин? – услужливо, плотоядным шепотом спросил заполучивший вожделенный динар викинг. – Девушку? Юношу?
– А мужчины у тебя есть? – Маруан безразлично проглотил удивленный взгляд белокожего хозяина – тот привык к тому, что клиентами его заведения куда более востребованы нежные цветы, нежели зрелые плоды.
– Есть. Но выбор не столь разнообразен как... – он оборвал сам себя, бросил на Маруана изучающий взгляд. – Есть христианин твоего возраста...
– Нет. Старше.
Викинг покачал головой:
– Но он варвар. Из Карфагена. Его редко кто... желает. Привести?
Маруан кивнул:
– После обычного набора женских ублажений.
Эти слова подразумевали лишь мелодии на музыкальных инструментах, стихи о вине и любви и чувственные прикосновения рук, смазывающих тело ароматным маслом. Но владельцу запретного дома ни к чему было знать, что на свете не существовало ни одной женщины, способной пробудить в нем желание. Именно поэтому надежно охраняемый гарем эмира Абуля Касима Зухейра – бывшего славянского раба, десять лет правившего Алмерией, – открывал перед ним свои двери столь безбоязненно: ведь не было великого различия между Маруаном и чернокожими евнухами.
Теплые, дразнящие движения женских ладоней медленно пробуждали его тело. Маруан лежал на подушках, обнаженный и не стесняющийся своей наготы, забросив руки под голову и прикрыв глаза. Капельки золота, рассыпаемые пламенем светильников, подрагивали на кончиках его загнутых ресниц, он зрачками ловил эти расплавленные точки и не торопился встретиться с обещанным варваром. Но время ограничено и изменяемо. Наступило мгновение, когда он почувствовал, как по его ноге – снизу от ступни и наверх к бедру – заскользила рука более широкая и грубая, чем та, которая только что растирала масло по его коже. Маруан, не открывая глаз, улыбнулся. Ему было хорошо от этого прикосновения.
Отчего-то он ожидал увидеть черную эбеновую статую, но варвар из Карфагена оказался светлокожим – потомок финикийцев обладал тем нежным оливковым оттенком, свойственный лишь древним семитам с побережья. Такой отлив кожи был и у Авраама. Память уколола шипом обиды и в то же время потянула внизу медом вожделения. Маруан немедленно отплюнул воспоминание и заглянул в незнакомые глаза.
– Что ты умеешь делать?
– Всё, господин. Назови дерево в саду наслаждений, и я сорву для тебя его плод.
– Плоды нежности и покорности. Только не целуй мои шрамы.
– Как повелишь, господин, – карфагенский варвар нагнулся, легким движением раздвинул ему ноги и невесомо провел языком по ущелью промежности.
Он был прекрасен. И Маруан задыхался в умелых руках, без труда сумевших дотронуться до его обнаженного сердца. Покорность высокого и крепкого телосложением карфагенянина изумляла. Маруан сжимал его податливые бедра, стряхивал нетерпеливым движением головы капли стекавшего по вискам пота, хрипел и стонал, и наслаждался тем, что видел, и тем, что делал. Он потерял себя в этом сладком и бесстыдном теле. Но сквозь рваный туман страсти, так искусно возбужденной в нем смуглым карфагенянином, ему казалось, что он прижимает к себе Авраама – фигура варвара, рост и даже крупные кольца темных волос создавали этот зыбкий мираж – обманчивый, но круживший ему голову безмерно.
Ближе к рассвету карфагенянин, легко постигший, чего так не хватало его господину на одну ночь, прижал Маруана к себе и, целуя его шею, пробормотал:
– Твое тело... и всё внутри тебя... пахнет чем-то особенным. Что это за духи?
– Это запах масла, которым меня смазала женщина. Та, что была здесь до того, как ты вошел ко мне. И в меня.
– Нет, господин. Это запах растения... оно называется «маруан».
– Так и есть. Ты верно догадался.
– Я увижу тебя еще раз? – в его низком обветренном голосе тихо плескалась нежность, смешанная с надеждой.
– Тебе было настолько хорошо со мной? Или дело в деньгах?
– Мне было необыкновенно с тобой. Пусть я здесь всего лишь исполнитель чужих желаний. И пусть ты был не со мной.
– С чего ты взял?
– Я прожил на свете много лет, и я умею читать сердца. Ты был далеко.
– Может быть, ты и прав... – задумчиво протянул Маруан. – Аллах велик. Я разменял последний динар. Когда заработаю – вернусь к тебе. В саду наслаждений ты знаешь каждое дерево. И знаешь, как срывать плоды. Я вернусь... если тот, кому я нужен больше, чем тебе, не позовет меня еще раз.
Маруан неспешно оделся и без сожаления оставил дом, где согреваются сердца. Предутренний воздух уколол шипами тишины и холода. Отвязав коня, он кивнул сам себе – будто подтвердил этим жестом незыблемость принятого этой ночью решения – и двинулся к горам Сьерра-Невада. Ему было необходимо себя выслушать и услышать. Авраам говорил, что на его языке «говорить» и «пустыня» – одинаковые слова. Потому что в тишине и одиночестве пустыни человек обретает смелость говорить, а Бог там лучше слышит. Горы не шумнее, чем Руб эль-Хали, пусть песка в горах нет. Но там есть камни. А это почти одно и то же. Как и песок, камни осыпаются, неслышно поют... и иногда убивают.
За год с лишним, что он прожил в Гранаде, Маруан не успел познакомиться с горами так близко, как ему того бы хотелось. Но некоторые ущелья он знал хорошо – надежные и равнодушные свидетели, они безмолвствовали о том, что видели, а еще без сопротивления принимали в каменные объятия уже навеки замолчавших людей. Были там и пещеры, в которых легко укрыться от дождей или ненамеренно забредших пастухов.
Маруан запасся достаточным количеством одеял, вина и еды, а вот денег уже не было – он не солгал карфагенянину, сказав, что последние дирхемы уже истратил. Расставаться с конем и кинжалом он не собирался, потому что сильно нуждался в обоих спутниках, а шохам-оникс, поблескивающий матовым светом в складках его тюрбана, он продавать не хотел. Когда-то, годы назад, Авраам подарил ему черный камень, оправленный в узкое окружье серебра, но он никогда не узнал своего подарка – может быть, потому что Маруан намеренно сменил оправу, а может быть, потому что Авраам не помнил всех драгоценностей, которыми бесконечно одаривал Маруана.
Временное пристанище он выбирал сосредоточенно – не хотел кочевать с места на место, и найти то, которое ему подходило, оказалось непростым делом. Но Маруан давно научился быть терпеливым. Оттого, поджав губы и иногда посматривая на скольжение солнца по небосводу, он искал место для ночлега упрямо и последовательно. Уже ближе к закату он заметил тесную расселину – словно разлученные влюбленные, две высокие скалы стремились друг к другу, но, не способные соединиться, сохраняли узкий голубой просвет высоко вверху. Коню пробраться здесь было нелегко, а значит, и стаду придется трудно, и Маруан понадеялся, что ни овцы, ни их владельцы не нарушат его уединения.
Бросив одеяла на землю, он неторопливо развел костер, накормил коня припасенным сеном. Наступало время заката и мыслей – пряных и горьких, как трава «маруан», которой пахло его тело. Он уселся под скалы, оцепил колени руками и, стянув черное полотно литама⑴, обнажил лицо. Становилось прохладно. Поежившись, Маруан подумал, что подогретое вино из изюма сейчас ничуть бы ему не помешало. Пока зибибо⑵ набирало тепло от потрескивающего костра, Маруан извлек из мешка финики и небольшую расчерченную квадратами доску с фигурками – эта игра, шатрандж, ярко раскрашивала его время еще в дни службы эмиру Алмерии. Играть его научил раввин Аарон бен Нахмиас из Авиньона. По вечерам, если они не разговаривали о философии, то развлекали разум этой затейливой игрой. А язык, на котором говорил Авраам, Маруан забыл бы – если бы не Аарон из Авиньона.
Обкусывая мякоть сушеных плодов и сплевывая косточки на камни, он задумчиво переставлял по доске фигурки. А когда дотронулся пальцем до гладкого силуэта визиря⑶ – на коне, с круглым щитом, – то чуть вздрогнул. Сердце забилось пойманной в силки птицей и задрожало непрошенными слезами.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––
Примечания:
⑴ литам – закрывающая лицо ткань
⑵ зибибо – вино из белого изюма
⑶ Фигура визиря была заменена фигурой королевы примерно в конце 10-го века. Но где-то до 15-го века строгих правил и конфигураций в игре, которая позже была переименована в «шах-мат» (король умер) не было. Иногда играли на деньги. Ислам считал эту игру то «харам» (запрещено), то «макрух» (нежелательно), то поощрял. Правила игры описаны в книге «Китаб аш-шатрандж» ар-Руми (не путать с поэтом по имени Джалаль ад-дин Руми) в 9-м веке. Photo: https://goo.gl/eHWaA1
Первый круг Ада - Лимб, где пребывают души тех, кто в неправедных делах уличен не был, но умер некрещенным. В Лимбе обитают античные философы и поэты (кроме того, Вергилий), здесь же находились Ной, Моисей и Авраам - все праведники, упомянутые в Ветхом Завете, - но затем им позволили вознестись в Рай.
Страж: Харон.
Наказание: скорбь без боли.
2 круг - Сладострастие
У входа путешественников встречает царь Минос (справедливый судья и отец Минотавра), который распределяет души по кругам. Здесь все покрыто мглой и постоянно бушует буря - порывы ветра швыряют души тех, кого на путь греха толкнула любовь. Возжелал чужую жену или мужа, жил в разврате - твоя душа будет носиться неприкаянной над бездной вечно.
Страж: Минос.
Наказание: кручение и истязание бурей.
3 круг - Чревоугодие
В этом круге заключены обжоры: здесь вечно льет ледяной дождь, души вязнут в грязной жиже, а демон Цербер обгладывает попавшихся под когтистую лапу заключенных.
Страж: Цербер.
Наказание: гниение под солнцем и дождем.
4 круг - Жадность
Обитель тех, кто "недостойно тратил и копил", гигантская равнина, на которой стоят две толпы. Толкая грудью грузы, они идут навстречу друг другу, сталкиваются и затем расходятся, чтобы начать все сначала.
Страж: Плутос.
Наказание: вечный спор.
5 круг - Гнев и Лень
Гигантская река, а вернее Стигийское болото, куда ссылают за лень и гневливость. Все круги до 5-го - пристанище несдержанных, а несдержанность считается меньшим грехом, чем "злоба или буйное скотство", и поэтому страдания душ там облегчены по сравнению с теми, кто обитает на дальних кругах.
Страж: Флегий.
Наказание: вечная драка по горло в болоте.
6 круг - Для еретиков и лжеучителей
Пламенеющий город Дит (Дитом римляне звали Аида, бога подземного царства), который сторожат сестры Фурии с клубками змей вместо волос. Здесь царит неизбывная скорбь, а в раскрытых гробницах, словно в вечных печах, покоятся еретики и лжеучителя. Переход к 7-му кругу огражден зловонной пропастью.
Стражи: Фурии.
Наказание: быть призраком в раскаленной могиле.
7 круг - Для насильников и убийц всех мастей
Степи, где вечно идет огненный дождь и взгляду предстает одно и то же: страшные муки душ, запятнавших себя насилием. Сюда попадают и тираны, и убийцы, и самоубийцы, и богохульники, и даже игроки (которые бесмыссленно истребляли собственное имущество). Грешников раздирают собаки, на них охотятся гарпии, их варят в алом кипятке, превращают в деревья и заставляют бегать под струями пламени.
Страж: Минотавр.
Наказание: кипеть в кровавой реке, изнывать в знойной пустыне у горящего потока, быть терзаемыми гарпиями и гончими псами.
8 круг - Для обманувших недоверившихся
Пристанище сводников и обольстителей состоит из 10 рвов (Злопазухи, Злые Щели), в центре которых лежит самый страшный - 9-й - круг Ада. Поблизости мучаются прорицатели, гадатели, колдуньи, взяточники, лицемеры, льстецы, воры, алхимики, лжесвидетели и фальшивомонетчики. В этот же круг попадают священники, торговавшие церковными должностями.
Страж: Герион.
Наказание: грешники идут двумя встречными потоками, бичуемые бесами, влипшие в кал зловонный, туловища некоторых закованы в скалы, по ступням струится огонь. Кто-то кипит в смоле, и, если высунется, черти вонзают багры. Закованных в свинцовые мантии ставят на раскаленную жаровню, грешников потрошат и мучают гады, проказа и лишай.
9 круг - Для отступников и предателей всех сортов
Поэма «Божественная комедия», дающая наиболее широкий синтез средневековой культуры и антологию мира, была написана Данте Алигьери в период с 1307 по 1321 годы. В произведении Данте строит строгую систему загробного мира с точки зрения католического христианства, представляя его в виде 9 кругов, окружающих вмороженного в лёд Люцифера.
Во вводной песне Данте рассказывает, как он, достигши середины жизненного пути, заблудился однажды в дремучем лесу и как поэт Вергилий, избавив его от трёх диких зверей, загораживавших ему путь, предложил Данте совершить странствие по загробному миру. Узнав, что Вергилий послан Беатриче (возлюбленной Данте), Данте без трепета отдается руководству поэта.
Ад у Данте имеет вид колоссальной воронки, состоящей из концентрических кругов, узкий конец которой упирается в центр земли.
Первый круг Ада — Лимб, где пребывают души тех, кто в неправедных делах уличен не был, но умер некрещенным. На страже стоит Харон. Наказание: скорбь без боли.
«Он был безбольной скорбью порожден,
Которою казалися объяты
Толпы младенцев, и мужей, и жен».
Здесь находились Ной, Моисей и Авраам — все праведники, упомянутые в Ветхом Завете, — но затем им позволили вознестись в Рай. В Лимбе обитают величайшие поэты древности — Гомер, Гораций, Овидий, Вергилий, Лукан; Римские и греческие герои — Электра, Гектор, Эней, Цезарь, Пентесилея, Камилла, Лавиния с отцом Латином, Луций Юний Брут, Юлия (жена Помпея), Лукреция (обесчещенная царским сыном Секстом Тарквинием), Корнелия, Марция (жена Катона Утического), Деидамия + Саладин; Ученые, поэты и врачи — Аристотель, Сократ, Платон, Демокрит, Диоген, Фалес, Анаксагор, Зенон, Эмпедокл, Гераклит, Диоскорид, Сенека, Орфей, Лин, Марк Туллий Цицерон, Евклид, Птолемей, Гиппократ, Гален, Авиценна, Аверроис.
Если бы я чувствовал умерщвление мое, пребывал бы в непрерывном покаянии! Если бы я чувствовал мое умерщвление, заботился бы о воскресении!
Я весь занят попечениями мира, мало озабочен моим душевным бедствием! Жестоко осуждаю малейшие согрешения ближних моих; сам наполнен грехом, ослеплен им, превращен в столп соляной, подобно жене Лотовой, не способен ни к какому движению духовному.
Не наследовал я покаяния, потому что еще не вижу греха моего. Я не вижу греха моего, потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его – хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца.
* * *
Бежим, бежим от убийцы нашего – греха! Бежим от греха не только смертного, но и простительного, чтобы он не обратился от небрежения нашего в страсть, низводящую в ад наравне со смертным грехом. Есть грехи простительные. Так, если случится кому увлечься чревообъедением, блудным воззрением и помышлением, произнести гнилое слово, солгать, украсть что-либо маловажное, потщеславиться, погордиться, прогневаться, на короткое время огорчиться или воспамятозлобствовать на ближнего, во всех таких увлечениях по немощи человеческой, когда за ними следует сознание и раскаяние, мы удобно получаем прощение от милосердого Бога. Простительный не разлучает христианина с Божественной благодатью и не умерщвляет души его, как делает это смертный грех, но и простительные грехи пагубны, когда не раскаиваемся в них, а только умножаем бремя их. По сравнению, сделанному святыми отцами, одинаково может потопить человека и навязанный на шею тяжелый камень, и навязанный мешок с песком: так одинаково влекут в адскую пропасть и смертный грех, и накопленное множество малых, простительных грехов.
* * *
Сохранивший себя от грехов смертных не должен думать, что он нуждается в покаянии немного. Твои согрешения легки перед твоими глазами, но ты не знаешь, какова тяжесть их на весах правосудия Божия. «Ин суд человеческий и ин суд Божий», – сказал некоторый преподобный пустынножитель, рассуждая перед кончиной своей о своей иноческой и подвижнической деятельности. Законодатель народа израильского, боговидец, святой Моисей, сиявший лучами пророчества, чудотворения и лучами видимой славы, произнес необдуманное слово перед народом, будучи огорчен его строптивостью. Он только «погрешил устами своими» (), по выражению святого псалмопевца; он произнес устами слово недоверия, будучи в сердце исполнен веры; он произнес устами это слово, признавая нечестие и неверие народа недостойными чуда и благодеяния, как бы полагая, что благодать Божия, ослабленная народным нечестием, недовольно сильна и достаточна сама по себе для произведения чуда. Грех, с виду маловажный и извинительный, грех в святом муже, богатом делами добрыми и благодатными дарами, иначе судится Богом, не только заслуживает обличение, не только вносится в книги Священного Писания во известие всего израильского народа и во известие всего мира, имеющего уверовать в истинного Бога, – наказывается временной казнью. Моисей, знавший силу молитвы и бесконечное милосердие Божие, тщетно прибегает к молитве и умилостивлению Бога; Моисей, не раз отвращавший гнев Божий от всего народа израильского, молится о себе, чтоб отменено было произнесенное на него определение; молится он, – и не услышан. «Господь гневался на меня за вас,» – говорил Моисей, поведая народу о последствиях своей молитвы, – «и не послушал меня» (). В Писании ничего не сказано без святой цели. Угадывая цель Писания в настоящем обстоятельстве, мы нисколько не погрешим, если признаем, что оно служит нам наставлением и предостережением, чтоб мы не считали малыми и малые грехи наши, заботились со всей тщательностью избегать их и очищаться от них покаянием. Сколько согрешаем от неведения! Сколько согрешаем от немощи! Сколько согрешаем, увлекаясь развлечением, примером других, снисходительностью к другим! Сколько попускается нам преткновений за осуждение ближнего, за жестокосердие к нему! Мы пребываем в беспечности, а рукописания согрешений наших умножаются. Ведал это праведный Иов и ежедневно приносил молитвы и жертвы Богу о детях своих, говоря: Негли когда сынове мои согрешиша противу Бога. Тако убо творяше Иов вся дни (см. )...
Когда отстраним ослепляющее нас развлечение, когда углубимся в себя и начнем рассматривание себя, сличая состояние душ наших с тем, каково оно должно быть по учению Священного Писания , тогда сами признаем малые грехи уже не малыми, но тяжкими и страшными, достойными непрестанных слез и покаяния.
* * *
Что значит – «отвергнись себя» ()? Отвергнуться себя – значит оставить греховную жизнь. Грех, при посредстве которого совершилось наше падение, так объял все естество наше, что сделался для нас как бы природным: отречение от греха сделалось отречением от естества, отречение от естества есть отречение от себя. Вечная смерть, поразившая нашу душу, обратилась для нас в жизнь. Она требует пищи своей – греха, своего наслаждения – греха; при посредстве такой пищи и такого наслаждения вечная поддерживает и сохраняет свое владычество над человеком. Но падший человек признает поддержание и развитие в себе владычества смерти развитием и преуспеянием жизни. Так, зараженный смертельным недугом преобладается насильственным требованием недуга и ищет яств, усиливающих недуг, ищет их, как самонужнейшей пищи, как необходимого, приятнейшего наслаждения. Против этой вечной смерти, представляющейся жизнью болезнующему страшным падением человечеству, Господь произносит приговор Свой: «кто хочет душу свою сберечь» , развивая в ней жизнь падения или вечную смерть, «тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия,» умерщвляя в себе греховные пожелания и отрицаясь от греховного наслаждения, «тот сбережет ее» ().
* * *
Кто верный сын Православной Церкви, кто ежедневно, а еще лучше, если ежечасно, на всяком месте владычества Божия вспоминает Бога и просит у Него милости и помощи, кто по воскресным и праздничным дням тщательно посещает храм Божий, а дома молится каждое утро и вечер, кто милостив к нищим и странным, кто приносит раскаяние в своих грехах и приобщается Святых Христовых Тайн, кто терпит великодушно посылаемые ему Богом скорби, кто тщательно занимается изучением Слова Божия, тот имеет у себя драгоценный залог спасения. Ему еще предлежит подвиг: он необходимо должен хранить свое сокровище – свое спасение – от грехов, особливо от грехов смертных.
Что такое грех смертный? Смертный грех есть тот, который убивает вечной душу человека, совершившего такой грех. Если человек умрет в смертном грехе, не принеся в нем должного покаяния, то демоны похищают его душу и низводят ее в подземные мрачные и душные пропасти, во ад на вечное мучение. Смертные грехи суть следующие: ересь, раскол, отступничество от веры христианской, богохульство, волшебство и колдовство, человекоубийство и самоубийство, блуд, прелюбодеяние, противоестественные блудные грехи, пьянство, святотатство, грабеж, воровство и всякая жестокая бесчеловечная обида. Из смертных грехов только для одного самоубийства нет покаяния; прочие же смертные грехи по великой, неизреченной милости Божией к падшему человечеству врачуются покаянием. Покаяние в смертном грехе состоит в том, чтобы исповедать грех духовному отцу, приняв от него епитимию, и впредь в этот грех не впадать. Но как многим впавшим в смертный грех не оказалось возможности принести покаяния в грехе! Иной упился вином, и в этом состоянии душа его разлучилась от тела; иной пошел на воровство и грабеж, и гнев Божий поразил его на самом злодеянии! Берегитесь, братия, смертных грехов! Повторяю вам: смертный грех убивает душу. Если кто умрет в смертном грехе, не успев покаяться в нем, того душа идет во ад. Ей нет никакой надежды к спасению.
Что значат грехи несмертные? Это грехи помышлением, словом, делом в ведении и неведении, которые не убивают души, но только более или менее уязвляют ее. Этих грехов не чужды и святые, но святые бодрствуют над собой и, заметив согрешение, в которое увлекла их общая человекам немощь, тотчас врачуют его покаянием. Если последует разлучение души с телом в то время, как человек не успел омыть свои несмертные грехи покаянием, то душа не низводится по причине этих грехов во ад; ей попускается на пути к небу, на воздухе, истязание от духов лукавых, в соучастии с которыми совершаются человеками грехи, и предоставляется искупить согрешения добрыми делами. Если душа имеет достаточно добрых дел, в особенности если она во время земной жизни подавала много милостыни, то она искупает этой милостыней и прочими добрыми делами согрешения; ей отверзаются врата небесные, и она входит на небо для вечного упокоения и радования. Но случается, что у души бывает так много несмертных грехов и так мало добродетелей, что она за множество грехов несмертных низводится во ад. Святые отцы уподобляют смертный тяжелому камню, а несмертный грех ничтожному зерну песка. Если навязать один большой камень на шею человека и погрузить его в глубину, то он потонет: так достаточно одного смертного греха, чтоб потопить душу в пропастях ада. Несколько зерен песка не составляют почти никакого груза: так и в святых Божиих несмертный грех, весьма умалившийся и измельчившийся постоянным наблюдением за собой и постоянным покаянием, не имеет почти никакого влияния на их вечную участь. Но этот же несмертный грех в душах, преданных земным попечениям, в особенности земным увеселениям, получает необыкновенную тяжесть и наравне со смертным грехом низвлачает окаянную душу во ад.
Например, если кто сказал смешное и даже неблагопристойное слово, потом раскаялся в нем, того удобопростителен; если ж кто постоянно произносит смешные, кощунные и даже срамные слова, тот за постоянное свое празднословие и сквернословие удобно может подвергнуться вечному мучению во аде. Несмертные грехи многочисленностью своей могут принести ту же погибель душе, какую приносит ей смертный грех. Так, мешок, набитый мелким песком и навязанный на шею человека, может потопить его столько же удобно, как может потопить и самый тяжелый камень.
Корень всем грехам, сказал святой апостол Павел, есть сребролюбие, а после сребролюбия, по мнению святых отцов, чревообъядение, которого сильнейшее и обильнейшее выражение – пьянство. Из-за любви к деньгам Иуда совершил ужаснейшее преступление между преступлениями человеческими: предал Господа. Из-за любви к деньгам совершаются бесчисленные злодеяния: нарушаются законы Божеские и государственные, попирается правда, покровительствуется неправда, угнетается нищий, обогащается на погибель свою мздоимец. Сердце сребролюбца затворяется для милосердия, и он лишает сам себя милости Божией или спасения, которое даруется одним милостивым. Преданный пьянству к каким беззакониям не способен? Он отселе раскален вином, как бы огнем гееннским, безумствует, беснуется как исступленный. Он готов на прелюбодеяние, он готов на ссоры, на драки, на разбой, на убийство. Все злодеяния представляются удобными для обуявшего от пьянства. При всем том его злодеяния не могут сравниться с злодеяниями сребролюбца, которого злодеяния обдуманы, прикрыты личиной правды, дальновидны, проникнуты и преисполнены лукавством сатанинским, действуют нередко в самом обширном значении и размере, потрясая и подрывая благосостояние целых народов. Не без причины святое Евангелие говорит, что в сребролюбивого Иуду для вспомоществования ему и для руководства его в адских замыслах «вошел... сатана» ().
* * *
Для своего греха мы ищем снисхождения и милости, для грехов ближнего – взысканий и казней.
* * *
Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже (). Такое завещание дал Господь исцеленному Им расслабленному...
Это завещание Господа имеет для нас значение величайшей важности. Оно возвещает нам, что мы подвергаемся болезням и прочим бедствиям земной жизни за согрешения наши. Когда же избавит нас от болезни или бедствия, а мы снова начнем проводить греховную жизнь, то снова подвергаемся бедствиям более тяжким, нежели какими были первые наказания и вразумления, посланные нам от Бога.
Грех – причина всех скорбей человека и во времени, и в вечности. Скорби составляют как бы естественное последствие, естественную принадлежность греха, подобно тому как страдания, производимые телесными недугами, составляют неизбежную принадлежность этих недугов, свойственное им действие. Грех в обширном смысле слова, иначе – падение человечества, или вечная его, объемлет всех человеков без исключения; некоторые грехи составляют печальное достояние целых обществ человеческих; наконец, каждый человек имеет свои отдельные страсти, свои особенные согрешения, принадлежащие исключительно ему. Грех во всех этих различных видах служит началом всех скорбей и бедствий, которым подвергается вообще человечество, подвергаются человеческие общества, подвергается каждый человек в частности.
Состояние падения, состояние вечной смерти, которой заражено, поражено, убито все человечество, есть источник всех прочих согрешений человеческих – и общественных, и частных. Расстроенное ядом греха естество наше стяжало способность согрешать, стяжало влечение ко греху, подчинилось насилию греха, не может не производить из себя греха, не может обойтись без него ни в каком виде деятельности своей. Никто из человеков необновленных не может не грешить, хотя бы и не хотел грешить (см. ).
* * *
Святые отцы утверждают, что до искупления все человеки были обладаемы грехом, творили волю греха и против желания своего. По искуплении рода человеческого Богочеловеком уверовавшие во Христа и обновленные святым Крещением уже не насилуются грехом, но имеют свободу: свободу или противиться греху, или последовать внушениям его. Произвольно покоряющиеся греху опять теряют свободу и подпадают насильственному преобладанию греха (см. ). Те, которые под руководством Слова Божия ведут брань с грехом, противятся ему, одерживают в свое время полную победу над греховностью. Победа над собственной греховностью есть вместе и победа над вечной . Одержавший ее удобно может уклониться от общественного греховного увлечения. Это видим на святых мучениках: победив грех в себе, они противостали заблуждению народному, обличили его, не остановились запечатлеть святое свидетельство кровью. Увлеченный и ослепленный собственным грехом не может не увлечься общественным греховным настроением: он не усмотрит его с ясностью, не поймет его как должно, не отречется от него с самоотвержением, принадлежа к нему сердцем. Сущность подвига против греха, подвига, которым обязан подвизаться каждый христианин, заключается в борьбе против греха, в расторжении дружбы с ним, в побеждении его в самой душе, в уме и сердце, которым не может не сочувствовать тело.
* * *
В чем существенно состоял первозданных? Внешне он состоял во вкушении от запрещенного древа. Он получает и большую тяжесть, и большее значение, когда мы определим его нарушением заповеди Творца тварью, противодействием твари воле Творца. Еще большее значение получает он, когда мы признаем в нем попытку человека стать равным Богу. А на эту именно попытку и указывает Бог словами, полными неизреченного сострадания, произнесенными Им при изгнании праотцов из рая: вот, «Адам стал как один из Нас, зная добро и зло» (). «Солгася (обманулся) древле Адам, – возвещает Святая , – и Бог возжелев быти, не бысть». Диавол сообщил свой обольщенному человеку. Но грех диавола был собственным его созданием, он задумал сам в себе сделаться равным Богу (см. ), обрабатывал эту мысль, стремился привести ее в исполнение, сообщил ее многочисленному сонмищу других духов, склонил их к единомыслию с собой, наконец, явно восстал против Бога. Грех человека был нечаянно постигшим его увлечением. Грех человека был приготовлен не замыслом, но неправильным и недостаточным деланием и хранением рая. Грехом своим человек сделался сообщником диавола и пленником его. Как падшему по увлечению, человеку вместе с объявлением казни обещано искупление и Искупитель.
* * *
Не советовал бы я вам входить в подробное и тонкое разбирательство грехов и греховных качеств ваших. Соберите их все в один сосуд покаяния и ввергните в бездну милосердия Божия. Тонкое разбирательство грехов своих нейдет человеку, ведущему светскую жизнь: оно будет только ввергать его в уныние, недоумение, смущение. знает наши грехи, и если мы будем постоянно прибегать к Нему в покаянии, то Он постепенно исцелит самую греховность нашу, то есть греховные навыки, качества сердца. Грехи, сделанные словом, делом, сложением помышлений, должно сказать на исповеди отцу духовному, а в тонкое разбирательство духовных качеств, повторяю, не должно светскому человеку пускаться: это ловушка, ставимая ловителем душ наших. Познается же она по производимому в нас смущению и унынию, хотя по наружности и облечена в благовидность добра. Нужно это черное покрывало для иноков, чтобы закрывать ими лучи благодати, сияющие из ума их и сердца; нужно это черное покрывало для иноков уже преуспевших, которых зрение греховности своей не может привести в безнадежие, приводит только в смирение. Так некогда носил покрывало на сияющем лице своем боговидец Моисей.
* * *
Святая Православная признает, что нет греха человеческого, которого бы не могла омыть Кровь Господа Бога Спасителя нашего Иисуса Христа. Сколько бы раз ни повторился грех человеческий, Кровь Богочеловека может омыть его. Грехи всего мира ничего не значат перед всесвятой Кровью вочеловечившегося Господа, пролитой за нас. «Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (). Пребывает неисцеленным только тот, кто сам отвергает дарованное ему и всем человекам исцеление и спасение. Так обильно излилась на нас милость Божия, что самый тягчайший грех, повторенный человеком тысячу раз, может быть изглажен покаянием человека (Житие преподобной Марии Египетской. Четьи-Минеи, апреля 1). Покаяние – вера, покаяние – признание искупления и Искупителя! Покаяние – усвоение себе заслуг Искупителя верой в Искупителя! Покаяние – самоотвержение! Покаяние – признание падения и погибели, объявших весь род человеческий! Покаяние – отречение от всякой добродетели человеческой! Всю надежду возлагает покаяние на Искупителя! Одни заслуги Искупителя имеют всю цену, необъятную цену! Без цены, без малейшей цены добродетели человеческие! Они заимствуют цену от веры в Искупителя, когда они – выражение этой веры, исполнение воли Искупителя! Покаяние восполняет собой недостаток добродетелей человеческих, присваивает человеку добродетели Искупителя! Бог дал нам покаяние в помощь нашей немощи. Ах, как многообразна и велика немощь наша! Иной человек ненавидит свой, но так привык ко греху, так бессилен для борьбы против него, что не перестает впадать в ненавидимый, мерзостный грех, увлекаясь насилием преобладающего навыка. Несчастному рабу греха пристанище – покаяние! Сколько бы раз ни случалось ему подвергнуться нравственному бедствию, он может войти в это пристанище, починить в нем сокрушенную ладью душевную. Церковная история сохранила следующую беседу между некоторым страдавшим от греха иноком и одним из величайших угодников Божиих, обиловавших духовными дарованиями, по причине этого обилия получившего наименование Великого. Брат спросил преподобного Сисоя Великого: «Отец! Что мне делать? Я пал». Старец отвечал: «Восстань». Брат сказал ему: «Я восстал и опять пал». – Старец отвечал: «Опять восстань». – Брат сказал: «Доколе же мне будет восставать и падать?» – Великий отвечал: «Доколе не будешь взят из этой жизни». – Эту повесть вы найдете в книге «Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов»; также она помещена в Четьих-Минеях, в житии преподобного Сисоя Великого, 6 июля. Должно предполагать, что угодник Божий дал такой ответ человеку, имевшему несчастный навык ко греху, навык как бы непреодолимый. Встречаются люди, подвергшиеся этому бедствию. Слово «пал» изображает, что грех брата был тяжкий, смертельный.
Однако ж надо знать, что дал покаяние единственно в помощь немощи нашей – отнюдь не для потакания греху. Дар Божий не должно употреблять во зло, должно обходиться с ним очень благоговейно, благоразумно, осторожно. «Кто в надежде на покаяние повторяет свои грехопадения, – сказал святой Исаак Сирский, – тот ведет себя лукаво по отношению к Богу, такового постигает нечаянная смерть». Должно со всей тщательностью храниться от впадения вообще во все грехи, великие и малые, как от выражения вражды на Бога.
Самый тяжкий грех – отчаяние. Этот уничижает всесвятую Кровь Господа нашего Иисуса Христа, отвергает Его всемогущество, отвергает спасение, Им дарованное, показывает, что в этой душе прежде господствовали самонадеянность и гордость, что вера и смирение были чужды ей.
Более, нежели от всех других грехов, надо храниться, как от смертоносного яда, как от дикого зверя, от отчаяния. Повторяю: отчаяние – злейший грех между всеми грехами. Созревшее отчаяние обыкновенно выражается самоубийством или действиями, тождественными самоубийству. Самоубийство – тягчайший грех! Совершивший его лишил себя покаяния и всякой надежды спасения. Святая не совершает о нем никакого поминовения, не удостаивает отпевания и лишает погребения на христианском кладбище.
За самоубийством следуют по тяжести своей грехи смертные, каковы: убийство, прелюбодеяние, ересь и другие, подобные им. Эти грехи хотя и менее пагубны, нежели самоубийство и ведущее к самоубийству отчаяние, хотя совершившему их остается возможность покаяния и спасения, но называются смертными. Пребывающий в них признается умершим душой, пребывающий в них не допускается правилами Святой Церкви к приобщению Святых Христовых Тайн, к участию в богослужении. Если постигнет его не покаявшимся в этих грехах, то вечная гибель его несомненна. Покаяние человека, пребывающего в смертном грехе, тогда только может быть признано истинным, когда он оставит смертный грех свой. Тогда он только может быть допущен к соединению со Христом через приобщение Святых Тайн! И потому после главного греха – отчаяния и самоубийства – надо с особенной тщательностью охраняться от смертных грехов, с твердым и решительным намерением в душе – не впадать в них. Если ж случится несчастие впасть в какой смертный грех, то надо оставить его немедленно, исцелиться покаянием и всячески храниться, чтобы снова не впасть в него. Если же по какому-нибудь несчастному стечению обстоятельств случится снова впасть в смертный грех, не должно предаваться отчаянию – должно снова прибегать к Богом дарованному врачевству душевному – покаянию, сохраняющему всю силу и действительность свою до самого конца жизни нашей.
Есть грехи несмертные: одни из них тяжелее, другие легче. Надо сперва отучаться от грехов тяжелых, а потом и от легких. Например: несмертный – объедение, также грех несмертный – лакомство. Объедение грубее и сопряжено с более вредными следствиями, нежели лакомство, и потому надо сперва отучаться от многоядения, а потом от сластоядения. Впрочем, и несмертные грехи, каковы: объедение, лакомство, роскошь, празднословие, смехословие и другие, выросши и объяв человека, могут очень близко подойти к грехам смертным. Грех, овладевший человеком, называется страстью. Страсть подлежит вечной муке, сказали отцы. И потому никак не должно пренебрегать грехами несмертными, особливо должно наблюдать, чтобы какой-нибудь грех не вырос, и не образовалась в навыке к нему страсть. Для очищения от таких грехов и для лучшего наблюдения за собой Святая положила каждому православному христианину никак не менее четырех раз в год (в крайности же непременно однажды) прибегать к святому Таинству Исповеди. Святая Исповедь приносит двоякую пользу: доставляет прощение от Бога в содеянных грехах и предохраняет от впадения вновь в грехи...
Есть грехи, совершаемые словом. Их никак не должно считать маловажными! От слова шуточного до слова преступного – самое краткое расстояние! «От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (), – сказал Спаситель. Язык совершил великие преступления: произнес отречения от Бога, хулы, ложные клятвы, клеветы на ближнего. Отречение от Христа и богохульство причисляются к тягчайшим смертным грехам.
Есть грехи, совершаемые мыслию, ощущениями сердечными, движениями тела. Все они не малы, все вражда на Бога! Но когда мысль и сердце наслаждаются грехом, любят как бы осуществлять его мечтанием испещренным, украшенным и продолжительным, – таковой тайный душевный близок к греху, совершаемому самым делом.
Человек должен избегать со всей тщательностью всех вообще грехов. В тех же грехах, в которые по немощи впадает делом, словом, помышлением и всеми чувствами, должен ежедневно приносить раскаяние перед Богом, что всего лучше делать по совершении правила, отходя ко сну. Сверх того, должен ежегодно очищать совесть свою четыре раза святым Таинством Исповеди. Если ж случится впасть в смертный грех, нисколько не медля надо исповедать его перед отцом духовным. Господь да сохранит вас от великого душевного бедствия – смертного греха, да дарует вам силу удаляться и от прочих грехов, больших и малых.
Красочный путеводитель по кругам ада из «Божественной комедии» Данте Алигьери. Теперь вы убедитесь, что в этом мире еще не все так плохо.надеемся, что никому эти мучения не грозят. Потому что попасть хотя бы в один круг чрезвычайно просто.
1 круг — Лимб
Первый круг ада — Лимб, где пребывают души тех, кто в неправедных делах уличен не был, но умер некрещеным. В Лимбе обитают античные философы и поэты (кроме того, Вергилий): здесь же находились Ной, Моисей и Авраам, — все праведники, упомянутые в Ветхом Завете, но затем им позволили вознестись в Рай.
Страж: Харон.
Наказание: безбольная скорбь.
2 круг — Сладострастие
У входа путешественников встречает царь Минос (справедливый судья и отец Минотавра), который распределяет души по кругам. Здесь все покрыто мглой и постоянно бушует буря — порывы ветра швыряют души тех, кого на путь греха толкнула любовь. Возжелал чужую жену или мужа, жил в разврате — твоя душа будет носиться неприкаянной над бездной во веки вечные.
Страж: Минос.
Наказание: кручение и истязание бурей.
3 круг — Чревоугодие
В этом круге заключены обжоры: здесь вечно льет ледяной дождь, души вязнут в грязной жиже, а демон Цербер обгладывает попавшихся под когтистую лапу заключенных.
Страж: Цербер.
Наказание: гниение под солнцем и дождем.
4 круг — Жадность
Обитель тех, кто «недостойно тратил и копил», гигантская равнина, на которой стоят две толпы. Толкая грудью грузы, они идут навствечу друг другу, сталкиваются и затем расходятся, чтобы начать все сначала.
Страж: Плутос.
Наказание: Вечный спор.
5 круг — Гнев и Лень
Гигантская река, а вернее Стигийское болото, куда ссылают за лень и гневливость. Все круги до пятого — пристанище несдержанных, а несдержанность считается меньшим грехом, чем «злоба или буйное скотство», и поэтому страдания душ там облегчены по сравнению с теми, кто обитает на дальних кругах.
Страж: Флегий.
Наказание: Вечная драка по горло в болоте.
6 круг — Для еретиков и лжеучителей
Пламенеющий город Дит (Дитом римляне звали Аида, бога подземного царства), который сторожат сестры-Фурии с клубками змей вместо волос. Здесь царит неизбывная скорбь, а в раскрытых гробницах, словно в вечных печах, покоятся еретики и лжеучителя. Переход к седьмому кругу огражден зловонной пропастью.
Стражи: Фурии.
Наказание: быть призраком в раскаленной могиле.
7 круг — Для насильников и убийц всех мастей
Степи, где вечно идет огненный дождь, и взгляду предстает одно и то же: страшные муки душ, запятнавших себя насилием. Сюда попадают и тираны, и убийцы, и самоубийцы, и богохульники, и даже игроки (которые бесмыссленно истребляли собственное имущество). Грешников раздирают собаки, на них охотятся гарпии, их варят в алом кипятке, превращают в деревья и заставляют бегать под струями пламени.
Страж: Минотавр.
Наказание: кипеть в кровавой реке, изнывать в знойной пустыне у горящего потока, быть терзаемыми гарпиями и гончими псами.
8 круг — Для обманувших недоверившихся
Пристанище сводников и обольстителей, состоит из 10 рвов (Злопазухи, Злые Щели), в центре которых лежит самый страшный девятый круг Ада. Поблизости мучаются прорицатели, гадатели, колдуньи, взяточники, лицемеры, льстецы, воры, алхимики, лжесвидетели и фальшивомонетчики. В этот же круг попадают священники, торговавшие церковными должностями.
Страж: Герион.
Наказание: грешники идут двумя встречными потоками, бичуемые бесами, влипшие в кал зловонный, туловища некоторых закованы в скалы, по ступням струится огонь. Кто-то кипит в смоле, и если высунется — черти вонзают багры. Закованных в свинцовые мантии ставят на раскаленную жаровню, грешников потрошат и мучают гады, проказа и лишай.
9 круг — Для отступников и предателей всех сортов
В самом центре преисподней — ледяное озеро Коцит. Как в аду викингов, тут невероятно холодно. Здесь покоятся вмороженные в лед отступники, и главный из них — Люцифер, падший ангел. Иуда Искариот (предавший Христа), Брут (обманувший доверие Юлия Цезаря) и Кассий (также участник заговора против Цезаря) терзаются в трех пастях Люцифера.
Стражи: гиганты Бриарей, Эфиальт, Антей.
Наказание: вечные терзания в ледяном озере.