В гостях у «Комсомолки» - главный онколог Москвы, главврач знаменитой 62-ой онкобольницы, доктор медицинских наук Анатолий Махсон [видео]
Больше всего людей на планете умирает от сердечно-сосудистых заболеваний. Есть и другие опасные болезни. Но только над раком висит этакий рок, фатальность: мол, если заболел - это конец. Ты не жилец!
Махсон: - Такое распространенное мнение - ошибка. Действительно, в настоящее время смертность от злокачественных опухолей стоит на втором месте. Если обратиться к статистике, чуть больше полумиллиона человек в России ежегодно заболевают раком, и порядка 290 тысяч каждый год от злокачественных опухолей умирают. Это в десятки раз больше, чем, скажем, смерть от автомобильных травм. Но сейчас благодаря успехам медицины рак перестал быть фатальным заболеванием. Во многом исцеление зависит от стадии болезни. Почти любая опухоль, если выявляется на ранней стадии, то 90-91, до 98% мы можем вылечить.
Возьмем рак молочной железы. Когда опухоль меньше сантиметра, то до 98% вылечиваем. Если вторая стадия, то будет 70%, может, чуть больше. Третья – хорошо, если 50%. Но тут уже совсем другие затраты и время лечения. А четвертая – 18% исцеления. Поэтому основное – выявить рак на ранних стадиях. А это зависит только от людей.
После 45 лет раз в два года в Москве каждая женщина может сделать маммографию, которая позволяет выявить опухоль на ранней стадии. Выявили – достаточно небольшой операции, и 91% поправился, добавили лекарственное лечение, и там до 95-98% мы можем вылечить. Правда, при раке поджелудочной железы более худшие результаты, но зато он и встречается значительно реже .
В чем проблема фатальности? Если человек умирает от рака, то все знают причину.
- Те же СМИ добавят- «умер от неизлечимой болезни».
А вот тех, кого мы вылечили от рака, практически никто не знает. Потому что человек, заболев злокачественной опухолью, об этом не распространяется. Что происходит за границей? Даже известные люди, политики, артисты признаются: да, у меня был рак, я лечился. И когда окружающие видят, что он живет, активно работает 5-10 лет, совсем другая атмосфера.
- Де Ниро делали операцию на простате, Бушу-младшему удаляли опухоль на лице.
Я был в Японии , там общество создано по раннему выявлению рака. Врач говорит: у меня 10 лет назад выявили опухоль желудка, ее удалили, я работаю. И там никто этого не скрывает. Поэтому нет такой фатальности, как у нас.
- Писательница Дарья Донцова - Ваша пациентка, Анатолий Нахимович?
Наша. Начала лечиться в 89-м. Я тогда еще заведовал отделением в 62-ой больнице. В нашем отделении она лежала. 23 года прошло!
И Донцова не скрывала, что перенесла онкологию. Как и Кобзон. Весной 2004 года певец признался «Комсомольской правде»: «Опухоль была злокачественной, но теперь я здоров!». Эту фразу мы тогда вынесли на обложку.. В интервью Иосиф Давыдович подробно рассказывал мне о своей болезни, как с ней боролся.
Много таких! Есть больной, которого еще мой отец оперировал в 1976 году. У него была саркома бедренной кости. Ногу пациенту сохранили, он ходит. Давно живет в Греции , но периодически приезжает к нам показаться, провериться. К сожалению, о таких исцеленных долгожителях мало кто знает. Отсюда повторяю, фатальность диагноза – рак.
- Вот и звучит он как приговор.
Вторая распространенная ошибка в народе: врачи обнаружили у пациента опухоль, предлагают лечение, а он отказывается. Предпочитает ходить к целителю. Год-полтора ходит. Опухоль развивается до 4 стадии. Он возвращается к врачу. Но часто медицина в таких запущенных случаях уже бессильна.
Это трагедия популярного артиста Яна Арлазорова. Боялся категорически идти к врачу, предпочел целителя, голодание. Хотя тот же Кобзон уговаривал обратиться к официальной медицине. Когда Арлазоров решился, было поздно.
И таких печальных примеров я могу привести много. Понимаете, в чем дело? Со злокачественной опухолью можно ничего не делать и прожить 2-3 года. Вот целители этим и пользуются. Говорят родственникам – «Но я же продержал больного целых 1.5 года!». На самом деле они просто переводят первую стадию в третью или четвертую. Лишив больного шанса на спасение. Как это случилось с Яном Арлазоровым . А если человек пришел с самого начала в больницу, то достаточно бывает простого лечения, чтобы он потом поправился и был здоров.
- Поэтому надо идти к врачу!
Надо идти, делать профосмотры. И если у тебя выявили опухоль, не нужно надеяться на целителей. Я не видел ни одного реального целителя, который бы помог нашим больным. Хотя и не отрицаю, что они могут быть. Но, к сожалению, большинство - это шарлатаны, которые стригут на беде большие деньги.
- Вы недавно стали главным онкологом столицы...
Полгода назад.
И уже начали резкую реорганизацию онкологической службы Москвы. Ходят слухи, даже панические. Что происходит на самом деле?
В СССР еще в 1946 году была создана самая эффективная система лечения и наблюдения онкологических заболеваний. Диспансер. Когда больной обследуется и стационарно лечится в одном учреждении. Выявили опухоль, потом отлечили. Если нужно, он продолжает амбулаторное лечение в этом же диспансере. Появляются проблемы - его кладут в стационар. И в России эта система действует везде, кроме Москвы. А почему? Потому что нет такого диспансера, который бы мог обеспечить лечение в мегаполисе, где 12 миллионов жителей. Не может принять всех и наша специализированная больница №62, созданная в 1959-м. Поэтому сложилась такая безумная система: 21 онкологическое отделение в поликлиниках столицы, где нет современного оборудования, возможностей для лечения. Первый этап реорганизации системы - соединение 2-го диспансера с 62-й больницей. Это почти 2 миллиона жителей, 2 округа – Северный и Северо-Западный. Сейчас этот диспансер стал поликлиническим отделением 62-й больницы. Поймите, нельзя сделать квалифицированное учреждение из диспансера, где нет практически ничего современного. Нет компьютерного томографа, нормального рентгена, оборудования и т.д.
И прикрепленные сюда пациенты вынуждены сами искать, где в Москве сделать ту же компьютерную томографию и прочие анализы.
Нет электронной истории болезни! Вот мы пришли и столкнулись с тем, что не можем получить точных данных, сколько же больных получают химиотерапию, с какими стадиями, ничего непонятно. Сейчас одновременно идет реорганизация диспансера, идет его оснащение. Сейчас это поликлиническое отделение 62-й больницы. В марте-апреле должен быть туда поставлен компьютерный томограф, современные ультразвуковые аппараты, сделаем дневные стационары урологии, химиотерапии, стационар заболеваний головы -шеи. Много чего еще задумано. Я думаю, что к концу года мы с этим справимся. В результате что должно получиться? Больной приходит сюда, полностью здесь обследуется за 7-10 дней. Когда будет понятно, как его лечить, пациент автоматически ставится на очередь в 62-ю клинику. Пришел, мы его лечим, оперируем, делаем необходимые процедуры. Назначаем лечение, лекарства в поликлинике (бывшем 2-м диспансере). Проходит там же диспансерное наблюдение. Какие-то проблемы возникли - он должен прийти в 62-ю больницу. И теперь есть человек, который отвечает за обследование, диспансерное наблюдение и лечение больных как минимум в двух округах Москвы. Это почти 2 миллиона жителей. Это главный врач 62-й больницы.
- То есть, вы, доктор Махсон?
Да. Такие же подразделения мы создадим во всех других округах столицы. Оснащены они будут по одному типу.
- И курировать все будет тот же самый доктор Махсон, уже в качестве главного онколога столицы?
Совершенно верно. Это была инициатива нового руководителя Департамента здравоохранения Москвы Печатникова Леонида Михайловича. Он правильно сказал, не может поликлиника существовать отдельно от стационара, они должны быть объединены. Потому что одна цель – поставить диагноз, вылечить, потом амбулаторно лечить. И в результате должна быть единая электронная база и регистр. И все эти базы должны передавать данные в этот регистр единообразно. Тогда мы будем знать, сколько у нас больных, какие у них стадии, какие нужны лекарства. Можно будет нормально планировать закупки лекарств для онкологических больных Москвы.
- Сейчас проблема лекарств стоит очень остро!
Попробуем ее решить. Главное, чтобы всю необходимую помощь онкобольной получал в одном месте! Моя задача, я считаю, как главного онколога сделать так, чтобы в каждом округе столицы онкоцентр был одинаков по оборудованию, квалификации врачей и персонала, отношению к больным. Потому что сейчас многие хотят в 62-ю. Но не можем мы всю Москву взять! Эта задача значительно сложнее. Потому что многие учреждения находятся в тяжелом состоянии, в отличие от нас. Но сейчас выделены очень большие деньги, руководство департамента, можно сказать, повернулось лицом к онкологии. Я не обещаю, что это будет за год, но, думаю, за 2-3 года мы должны справиться, чтобы выровнять уровень онкологической помощи в Москве, всех одинаково оснастить.
- Да, нелегкие задачи перед вами стоят.
Нелегкие. Но возможности появились. Я в 62-ю онкологическую больницу пришел в 72-м году, с 90-го года я тут главный врач. И таких финансовых вливаний, таких возможностей по оснащению, по ремонту за все эти 40 лет не было. Я не скажу, что нет проблем, но таких возможностей для поднятия онкологической службы города еще не было. Благодаря, естественно, новому мэру, новому руководителю департамента все изменилось. Например, у нас проблема была с радиологической службой. Я писал годами, что нам нужно менять технику. За этот год получаем три линейных ускорителя, три гамма-аппарата, много другой современной аппаратуры. Это всё дорогостоящая техника. И за этот год будет переоснащаться вся радиологическая служба города. Этого не делалось многие годы. У нас до сих пор аппараты 90-го года есть, 89-го. Они не служат столько, а мы работаем на такой технике. Вот сейчас все будет меняться. Так что мы смотрим с оптимизмом в будущее московской онкологии.
Анатолий Нахимович, пресса обычно вспоминает про онкологов к 4 февраля, Международному дню борьбы с раком. А давайте проведем «Прямую линию» с читателями «Комсомолки», радиослушателями нашими, телезрителями. Видите, у нас в «Комсомольской правде» тоже возможности расширяются! Наверняка вопросов к вам будет много. И не только от москвичей.
Я готов. Это очень важно - с помощью «Комсомолки» довести до людей, что, во-первых, рак это не безнадежно, во-вторых, очень важно придти к врачу вовремя и, в-третьих, не надо ходить к знахарям. Потому что вы потратите деньги и упустите время. Поговорим конкретно и про модернизацию онкологической службы в Москве.
Главный онколог Москвы: Рак перестал быть фатальным заболеванием
На этой неделе бывший главврач 62 больницы Анатолий Махсон обратился в ФСБ с просьбой проверить расходы столичного Департамента здравоохранения на медицинские препараты. По его сведениям, московский департамент покупает лекарства для лечения рака, порой, в пять раз дороже, чем его клиника. В своем заявлении Махсон просит привлечь виновных к уголовной ответственности. После конфликта с мэрией Анатолий Махсон был уволен со своей должности.
The Insider поговорил с Махсоном и выяснил, как получилось, что столичный департамент покупает лекарства для больных раком в несколько раз дороже, чем 62 больница.
— Какие именно нарушения вам удалось найти в работе департамента здравоохранения?
— Изначально централизованные закупки организованы для того, чтобы экономить бюджетные средства. Когда централизованная закупка правильно построена, лекарства стоят дешевле на 15 или даже 20%. А вот когда по самостоятельной закупке ты покупаешь в 2, 4, 5 раз дешевле – это ненормально.
В справке, которую мы готовили для контрольного управления администрации президента есть информация по срокам годности. Нас обвинили, что мы покупали просроченные лекарства, но это неправда. В документе видно, что мы покупаем медикаменты со сроком на конец 18 года, департамент закупал со сроком на 19 год. При этом лекарства планировалось использовать в 2016 году – а разница в цене практически в пять раз.
Я не следственный орган и не знаю, злоупотребление это или нет, но то, что это неэффективное использование бюджетных средств из-за плохой организации торгово-закупочной деятельности департаментом здравоохранения – это точно, а, как следствие, нехватка лекарств для больных.
— Нехватку удалось ощутить, есть показатели того, что стало меньше лекарств в аптеках?
— Да, у нас есть поликлиника 62 больницы, к ней приписаны 2 округа — около 48.000 человек – это те, кто переболел, кто болеет, там только за 10 месяцев этого года 3000 не обеспеченных рецептов. Зависимость очень простая, раз лекарство стоит дороже, значит, его закупают меньше.
— Получается, что больные недополучают лекарства, и, как следствие, не получают лечение?
— Да, хотя нам закупили препаратов на 170 млн. по централизации, мы вынуждены были почти на 100 млн. купить еще. С тех пор, как мы перешли на ОМС, с деньгами стало хуже, а сейчас мы подошли к краю. Ведь у нас больные никогда не покупали ни лекарства, ни расходники, а сейчас такое ощущение, что мы как раз именно к этому и двигаемся.
Во многих московских больницах по рассказам однокашников моих хирургов, ситуация еще хуже: «Этого нет, этого нет, приходится говорить, чтобы больные покупали», а это всегда очень неприятно, и всегда доктор попадает под удар.
— Получается, сейчас на плечи пациентов ложится закупка?
— У нас пока нет, а в других больницах Москвы есть такое. Пока мы не были на системе ОМС, вообще проблем не было. Самое главное, что фактически до 2015 года все деньги выделялись департаментом, у нас были самостоятельные закупки и не было никаких проблем. В 2015—2016 г.г. под видом экономии бюджетных средств нам осуществляли централизованные поставки, на 590 млн. рублей. Если бы эти деньги отдали больнице, как положено, у нас бы вообще никаких проблем не было.
— То есть сейчас больницу переводят из автономной в подчинение департамента?
— Именно, я еще три месяца назад обо всем этом рассказал Печатникову Леониду Михайловичу, показал ему цифры по закупкам, и объяснял ему, что так дальше работать практически невозможно. Но вместо того, чтобы разобраться и вернуть деньги на закупки больницам, как положено, издали решение правительства Москвы о переводе 62 больницы из автономного учреждения в бюджетное. Причем последняя аргументация была в том, что все больницы переходят на ОМС, и поэтому нас переводят в бюджет. Но мы на ОМС уже и так два года работаем, это не имеет никакого отношения к виду учреждения, потому что и автономное - государственное, и бюджетное - государственное.
В ситуации, когда возникают сложности в какой-то хозяйственной деятельности, не хватает финансов, и было придумано автономное учреждение — за счет большей свободы финансово-хозяйственной деятельности оно могло обеспечить работу.
Автономное учреждение не может отказаться от госзадания, также, как и бюджетное, и в этом они ничем не отличаются. Главный врач назначается собственником, и невозможно ни обанкротить, ни продать автономное учреждение, потому что по закону оно не отвечает по своим обязательствам ни недвижимым имуществом, ни особо ценным движимым — оно принадлежит собственнику, городу. Но все эти аргументы они ничего не значат, причина реорганизации одна: мы будем вести торгово-закупочную деятельность, как все остальные, и тогда нельзя будет проследить, как кто-то покупает дешевле. То есть просто никто вообще не сможет купить дешевле.
Можно сказать, что мы - единственная больница, которая была всем обеспечена, никто ничего не покупал, и тот же Печатников признает, что мы лучшие не только в Москве, но и в России.
Поэтому я написал заявление в ФСБ — так работать невозможно. Можно сказать, что мы - единственная больница, которая была всем обеспечена, никто ничего не покупал, и тот же Печатников признает, что мы лучшие не только в Москве, но и в России. Он сам это сказал. И тем не менее с целью улучшения обслуживания нас переводят в бюджет. Так что же тогда улучшать, если мы лучшие, и за счет чего улучшать?
— Они хотят большего контроля?
— Да не просто большего, а тотального контроля. В Москве вообще везде тотальный контроль над этим. Причем над закупками, над ценами, над всем.
— Вся эта политика она же отражается на пациентах. Есть ли какая-то динамика, связанная с дефицитом лекарств?
— Лекарств как не хватало, так и не хватает. В начале года, наверное, будет еще хуже, потому что сейчас не было аукционов. Денег на закупку химеопрепаратов выделили больше и значительно но, я думаю, что это принципиально проблемы не решит, потому что, если покупать по таким ценам, и покупать не всегда то, что нужно больнице, ничего хорошего не может быть.
— Есть пациент. Сколько в среднем тратит государство на лечение рака и сколько он вынужден оплачивать сам? Как устроена эта система?
— Считается, что все должно оплачивать государство. И когда мы были на бюджете, у нас так и происходило: больные имели все, и денег, которые выделял бюджет, хватало на лечение.
В среднем у нас выходило порядка 120 тысяч рублей на лечение одного больного, тогда это было около 4000 долларов. По западным меркам, это ничто для лечения онкологического пациента. Когда клинику перевели на бюджет, получалась другая ситуация: больные все разные, предположим, опухоль кожи обходилась нам в 10-15, в 20 тысяч, а были больные, на которых мы могли потратить 1,5-2 млн. рублей.
Нам было все равно, на кого сколько тратить, потому что нам было нужно, чтобы больной поправился и ушел домой. У нас была девочка, ей и 17 лет не было, она 45 дней пробыла в реанимации на искусственной вентиляции.
Сколько мы на нее потратили, я даже не могу себе представить, думаю, миллионы, зато она ушла домой, потом поступила в институт, и потом приезжала совсем другая.
А сейчас это просто нереально, потому что разница между самым дешевым тарифом и самым дорогим в ОМС будет в 6 раз. Лечение опухоли кожи, меланомы будет стоить 35-40 тысяч, рак пищевода 178, но только на расходные материалы уйдет 100 с лишним тысяч, плюс потом реанимация, дорогостоящее медикаментозное лечение, и, не дай бог, какое-нибудь осложнение.
А мы, вылечив даже на тысячу больных больше, с 2015 года, после перехода на ОМС, заработали на 40% меньше. Раньше это был 1,8 млрд., а мы заработали меньше миллиарда. Естественно, если у нас зарплатный фонд раньше составлял 45% от объема финансирования, сейчас же он может доходить до 60, 70, 80%. А тогда на какие деньги больных лечить?
По телевизору же говорят: «вас должны лечить бесплатно». Но, во-первых, по сравнению с бюджетом многие услуги просто не оплачиваются ОМС, и мы их поддерживали только за счет внебюджетных денег. Мы выжили, потому что зарабатывали сами — у клиники внебюджетные деньги порядка 400 млн. в год. Например, молекулярные биологические анализы не оплачиваются ОМС, а без них вообще невозможно назначать современные лекарственные препараты.
Многое из того, что мы делали за счет бюджета, сейчас делается только за деньги. Например, внутривенный порт для химиотерапии сейчас стоит 200 евро минимум, он не оплачивается. Если больной хочет, он должен его оплатить, мы ему его поставим, а не хочет, значит, не поставим, потому что у нас денег на покупку портов нет.
Все говорят: «Как здорово, ОМС». Оно здорово, когда ты лечишь что-нибудь простенькое. Вот лечить опухоли кожи замечательно: удалил, 3-4 дня больная полежала, никаких лекарств и ничего не надо, повязку поменял, выписал, получил свои 35 тысяч и счастлив. А если лечить серьезную патологию, то ничего хорошего это не сулит. Большие расходы и убыток, вот и все.
— Какой у Вас план действий? Заявление написано, будете ждать ответа?
Обычно механизм действий чиновников, против которых мы выступаем, выглядит так: поговорили, замяли, написали ответы, которые далеки от истины, и вроде бы все затихло, и все успокоилось.
— Ждем ответа. Это вопрос злободневный оказался и касается огромного количества людей больных. Обычно механизм действий чиновников, против которых мы выступаем, выглядит так: поговорили, замяли, написали ответы, которые далеки от истины, и вроде бы все затихло, и все успокоилось. Но я надеюсь, что в нашем случае это будет не так, потому что скоро уже месяц это длится, и общественный интерес не только не ослабевает, но наоборот нарастает. Мы двигаемся в сторону центральных СМИ. Это дает надежду, что все-таки эта система изменится, и наведут порядок в организации московских торгов, тем более что понятно, как это делать, и есть регионы, в которых это делается.
Например , в Петербурге ситуация совсем другая. Там деньги на закупки отдаются профессионалам. Закупки на лекарства организует питерский онкологический диспансер. Они в соответствии со своими потребностями формируют лоты. А у нас зачастую покупаются вообще лекарства не те, которые нужны больным, а те, которые нужны определенным фирмам.
— То есть это фармакологическое лобби.
— Да. И поэтому, когда список формирует врач специалист – это одно. Это Петербург и отличает: у них денег значительно меньше, а жалоб тоже меньше, потому что там совсем по-другому работает. У нас тоже жалоб практически не было до 2016 года или до 2015, а теперь вал. Раньше мы были на первом месте по данным общественной организации “Против рака”. Они посчитали, что в Москве сейчас в сотни раз возросло число жалоб. Их практически не было, а сейчас стало много.
— Жалобы на что?
— На необеспеченность. У нас 3000 необеспеченных рецептов, не все жалуются, но там несколько сотен писем. Раньше их вообще не было, и проводилась проверка прокуратуры, Росздравнадзора, я не знаю, что они решили, но пациент приходит, ему не обеспечивают рецепт, кто-то пишет жалобу, а кто-то ждет молча. Это все только из-за того, что чиновники или не на своем месте, или не хотят работать.
— Хотелось бы понять, намеренное ли это поведение, мошенническая схема, или некомпетентность?
— Я знаю, что нерационально ведутся закупки. И мне все равно, почему. Колоссальные деньги расходуются на онкологию, это больше 6 млрд. только в Москве. Это почти треть средств, которые тратятся на всю Россию, их около 26 млрд. на 2017 год. Огромная сумма, и за нее можно вполне обеспечить всех больных, если это будут решать профессионалы.
На западе, например, когда идет централизованная закупка, то совершенно официально проводят переговоры с производителями, и если ты покупаешь очень много, то они договариваются насчет специальных скидок. В 2016 году состоялся аукцион, 60 тысяч упаковок МНН Анастрозол на 480 млн. Стоимость упаковки 8000. Как вы думаете, за сколько состоялся этот аукцион? 18 млн. – 27-кратное снижение. Исходная цена 8000, а продали по 300, и причем это не в убыток дженерику. А на основании этого говорят, какая эффективная в Москве система закупок, организованная Департаментом здравоохранения.
За это вообще-то за границей судебное расследование начинается.
Представляете, какое снижение. За это вообще-то за границей судебное расследование начинается. Когда снижение больше, чем на 50% — это уже проблема, начинают разбираться, почему это произошло. А у нас в 27 раз. И сделано это наверняка преднамеренно, потому что поставили по МНН стоимость оригинального препарата Аримидекса. Когда я был главным онкологом, даже его не покупали никогда по 8000 – 4000 рублей. Зачем объявлять стоимость, которая вообще не имеет никакого отношения к жизни?
Поскольку образовался такой общественный резонанс, они вынуждены будут ответить. Я же сознательно даю публиковать наше заявление, чтобы знали и чтобы, по крайней мере, не замяли все это. Потому что это все жизни больных.
Они торгуют, а мы отвечаем за жизни больных, а потом больным объясняем, почему нет лекарств.
Они торгуют, а мы отвечаем за жизни больных, а потом больным объясняем, почему нет лекарств.
Они не отвечают никому или отвечают всякую ахинею. Печатников написал, что нам продавали благотворительные препараты. Это же ложь чистой воды. Мы получаем благотворительные препараты. Это отдельный договор, бывает такое, к сожалению, не часто, и тогда по отдельной накладной мы это все приходуем, но у него нет стоимости, потому что мы его не покупали.
Вот такое длинное получилось название, а пишу я об этом по двум причинам. Во-первых - выполняю просьбу самого ресторатора о распространении этого интервью, а во-вторых потому, что не имея возможности непосредственно прокомментировать или задать доктору вопросы через сайт ресторатора, поскольку он, как и Онкобудни, заблокировал мне эту опцию, вынужден делать это здесь.
Интервью этого, насколько я могу судить по доступным мне публикациям, очень компетентного и честного специалиста в области ортодоксальной онкологии, профессора Анатолия Нахимовича Махсона, можно условно разделить на две части. https://stalic.livejournal.com/864884.html
В первой части доктор, собственно, и рассказывает, что по его мнению нужно делать, услышав диагноз - рак. И как раз эту часть я оставляю без особых комментариев, поскольку она меня никогда по-настоящему не интересовала.
Почему такое равнодушие, с таким-то диагнозом? Я обычно стараюсь воздерживаться от всяких высказываний относительно ортодоксальной триады: хирургия, химио- и радиотерапия.
Но уж если есть такой повод, позволю себе два слова, почему я все-таки не примеряю эти терапии на себя.
Те методы химиотерапии, например, которые применяются в современной клинической практике — это, образно говоря, стрельба по квадратам, когда вместе с неприятелем - раковыми клетками, погибают невинные жертвы - здоровые клетки, и сама эта терапия напоминает мне попытку уничтожить танк, стреляя в его самое защищенное место - лобовую броню. Между тем у танка, как и раковых клеток, есть много менее защищенных и уязвимых мест. К этому, если позволите, вернемся несколько позже.
А сейчас хотел бы обсудить вторую часть интервью, в которой наш ресторатор задает доктору несколько вопросов. Ресторатор Сталик - это довольно известный и успешный человек, в семье которого случилось несчастье. Его дочери пришлось столкнуться с онкологическим заболеванием. Он об этой эпопее и его усилиях, направленных на сохранение той 62-й больницы, которой руководил доктор Анатолий Махсон, и которые к большому сожалению не принесли результата (доктора уволили, коррумпированная система оказалась сильнее неподкупного доктора и его защитников), несколько раз писал в ЖЖ.
Эти посты вызвали множество откликов, и я тоже, движимый благими намерениями, посоветовал ему полагаться не только на ортодоксальную медицину, но и попробовать проанализировать возможные причины случившихся с его семьей прискорбных событий.
Комментарий этот, однако, был удален, а дальнейший доступ к телу его журнала для меня оказался заблокирован.
То есть, в данном случае наш ресторатор оказался святее Папы Римского. Он весь в ортодоксальной медицине, и на это его положение привилегированного клиента (не чета другим, на короткой ноге с самим главврачом) не должна падать ни малейшая тень, даже когда речь идет о не вписывающихся в рамки этой ортодоксальной медицины комментариях.
Тем интереснее для меня были его вопросы, которые, почти по Фрейду, высвечивали подспудные страхи ресторатора за близкого и любимого человека. Можно понять. Вроде бы все схвачено, за все заплачено, а спокойствия и уверенности в завтрашнем дне пожалуй что и нет.
Червь сомнений гложет, и он, ища подтверждений, что все сделано правильно и единственно возможным образом, спрашивает об альтернативной медицине.
И профессор не подвел. Нет, говорит он, глупости все эти акульи хрящи, водки с постным маслом, ничего из этого не работает. Кто бы сомневался! Но, извините, дорогой профессор, вопрос был об альтернативной медицине, а не об альтернативных шарлатанах, о которых Вы так правильно и красочно рассказали.
Мне как-то с трудом верится, что специалист такого уровня и квалификации не знает о целом направлении в онкологии, в которое вовлечены тысячи ученых, публикующиеся в рецензируемых научных журналах, предметом исследования которых как раз и являются альтернативные методы воздействия на раковый процесс.
И я совершенно убежден, что он не может не знать о сотнях случаях клинических испытаний на реальных больных, которые проводились, проводятся и будут проводиться, часто под эгидой государства, в которых в качестве антираковых агентов выступали не химические препараты, а природные соединения: куркума, ликопен, ресвератрол, содержащиеся в зеленом чае полифенолы, мелатонин и др.
Почему же, профессор, Вы об этом не говорите, а рассказываете нам о сомнительных личностях, которые за три копейки долечат до гроба и мать родную.
Вопрос риторический, поскольку ответ на него вполне понятен, не бином Ньютона. Конечно, зачем волновать своего друга излишней информацией, но это частности. Главное, будучи плотью системы, он следует ее правилам, прямо как волк, который не может заступить за флажки. А пространство для маневра сжимается и приходится с явной неохотой упоминать об иммунной терапии, о клетках-киллерах, на которые клетки раковой опухоли для их нейтрализации умудряются навешивать колпачки-стопоры, и о разработке новых препаратов, которые эти стопоры разблокируют, позволяя клеткам -киллерам уничтожать опухоль.
Такие работы уже давно ведутся. Три года назад поместил здесь об этом короткий пост. . Почему короткий? Потому что пока это такой журавль, до которого не то, что не дотянешься, его и увидеть-то трудно. Очень, очень дорого, и есть там свои подводные камни.
Но опять же, хотя эта терапия и не входит в триаду, но одобрена FDA, вроде говорить об этом уже можно, а вот о чем говорить нельзя, и он об этом и не говорит - о несопоставимо более доступной и уж точно не менее эффективной GcMAF иммунотерапии.
Как об этом скажешь, ведь основа этой терапии - GcMAF-активатор макрофагов, который наш организм сам и вырабатывает, и который, о ужас, запатентовать никак невозможно.
Так же невозможно запатентовать протеолитические энзимы или артемизинин, или ту же абсцизовую, или альфа-липоевую кислоту, но становятся ли они от этого менее эффективными инструментами антираковой терапии? Вовсе нет, это те самые инструменты, которые воздействуют на наиболее уязвимые, ахиллесовые места раковых клеток.
Менее эффективными они становятся из-за своей не патентоспособности только потому, что не имеют никакой коммерческой перспективы. Кто же будет вкладывать огромные деньги в то, на чем нельзя заработать. Поэтому пока все движется довольно медленно, исследования и испытания идут, но без серьезных инвестиций быстрых результатов ожидать трудно.
Слегка успокоившись относительно правильности выбора классической триады, ресторатор переходит к следующему, еще более волнующему его, как мне показалось, судя по напряженному ожиданию ответа, вопроса - что день грядущий нам готовит, есть ли гарантия того, что это со мной не случится снова?
Доктор полон оптимизма. При правильной стратегии шансов на возврат болезни совсем немного. И даже озвучивает конкретные цифры. Если по происшествии пяти лет не было рецидива, то согласно статистическим данным, говорить не о чем - всего два процента.
Мне правда не раз встречались совсем другие, не столь радужные данные, но дело даже не в цифрах, а в подходе к пониманию проблемы.
Сам я лишен возможности воспользоваться приглашением господина Ханхишеева и через его сайт задать уважаемому доктору несколько вопросов, но Вы можете задать их от своего имени.
О чём бы я его хотел спросить? Хотя причин возникновения рака огромное множество, хорошо известно, да и просто доказано, что, например, избыток тяжелых металлов, превышающий возможности организма по их нейтрализации, ведет к перерождению клетки и образованию злокачественной опухоли. Или другой пример - здесь, в Квебеке, есть такое явление, как выходящий из земли радиоактивный газ радон. Поселились в таком доме - и вероятность получить рак легких возрастает в разы.
Спросите уважаемого доктора, можно ли излечиться от рака при сохранении тех факторов, которые его вызвали?
Отвечу за него - нельзя. В этом одна из главных причин, как-то объединяющая традиционные и альтернативные методы, ответственная за пока еще скромные успехи в борьбе с раком.
Факторов, вызывающих рак, великое множество и это было бы еще полбеды, настоящая беда в том, что чаще всего невозможно вычленить, что именно явилось «спусковым крючком», от чего нужно избавиться.
С этим мало что можно сделать, но вот с чем можно сделать, и о чем хотелось бы услышать от известного и уважаемого специалиста, обращающегося к широкой аудитории, это о том, как можно устранить превалирующие факторы, ответственные за всплеск раковых заболеваний.
Назову только те, которые больше ни в каких доказательствах не нуждаются. Всё уже доказано. Помимо тяжелых металлов, это дефицит ключевых витаминов и минералов: витамин Д, сера, селен, йод, магний, резкий перекос соотношения Омега 3/6, постоянный стресс. Это капля в море, есть масса других факторов. Но это увесистая капля, на долю этой капли приходится если не большинство, то очень большая доля того, что провоцирует рак, и это то, на что несложно воздействовать, но об этом нужно знать, и об этом нужно говорить.
Анатолий Махсон, бывший главврач Московской городской онкологической больницы №62
Вы, возможно, слышали про скандал с 62-й больницей. История очень важная, и я прошу вас обратить на нее внимание! Московская городская онкологическая больница №62 считается одной из лучших подобных клиник в стране. В этой больнице могли лечиться обычные люди, у которых нет денег на дорогие иностранные клиники. Но до больницы добрались оптимизаторы. Возможно, потому, что главврач Анатолий Махсон вскрыл схемы, по которым правительство Москвы закупало лекарства по завышенным в несколько раз ценам. Сейчас Махсон уже ушел с поста главврача, а в больнице проводится масштабная проверка. А благодаря оптимизации, цель которой — «улучшение качества обслуживая», больница потеряла возможность самостоятельно закупать необходимые ее пациентам лекарства.
Коротко, о том, что произошло и что происходит сейчас:
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
25 ноября Сталик stalic Ханкишиев написал пост про то, как его дочь лечили от рака в Московской городской онкологической больнице №62. Пост заканчивался новостью о том, что 62-ю больницу решили оптимизировать. Сталик резко осудил это решение и призвал своих читателей добиваться его отмены.
ЧТО ПЛОХОГО В ОПТИМИЗАЦИИ?
Оптимизация 62-й больницы заключалась в ее переводе из разряда автономных в бюджетные. То есть после оптимизации она потеряла право самостоятельно закупать необходимые ей лекарства. Теперь она получает лекарства от Департамента здравоохранения, который приобретает их по закону о госзакупках.
ЧТО ПЛОХОГО В ГОСЗАКУПКАХ?
Приобретать лекарства через госзакупки оказалось очень дорого . Например, в 2016 году государство закупило препарат Иринотекан по цене 5 844 рублей за флакон, а 62-я больница в том же году закупила тот же препарат по цене 1 213 рублей (почти в пять раз дешевле). Препарат Доцетаксел государство приобрело по цене 19 474 рубля за флакон, а больница — по цене 7 500 рублей (в 2,5 раза дешевле). Оксалиплатин государство закупало по цене от 5 839 до 13 580 рублей , в то время как больница покупала его за 859 рублей (в 6-15 раз дешевле). Получается, что государство тратит больше денег, но при этом закупает меньшее количество лекарства. Из-за этого в больницах возник дефицит лекарств, который для больных некоторыми видами рака стал смертельной угрозой. Раньше 62-я больница могла самостоятельно и на собственные деньги докупать необходимые для их лечения препараты. Но после оптимизации она потеряла такую возможность.
Защитники больницы считают, что решение об оптимизации связано с желанием Департамента здравоохранения скрыть факт растрат. Ведь если больница не будет закупать лекарства в пять раз дешевле, то сравнивать цены на госзакупках будет не с чем. И тогда ни у кого не возникнет вопросов, почему Департамент здравоохранения так неэффективно тратит выделенные на закупку препаратов деньги.
«Очень удобный подход - вместо того, чтобы навести порядок в закупке лекарств, которых только для онкологических больных в Москве ежегодно закупается более чем на 5 миллиардов рублей, ликвидировать возможность у 62-й онкологической больницы закупать их по нормальным ценам, и тогда не с чем будет сравнивать. Как сказал Жванецкий "трудно менять ничего не меняя, но мы будем"».После этого в блогосфере началось что-то вроде войны. После инцидента с Долей Сталик начал обвинять блогеров в продажности: в частности, nikitskij , который выкатил про Махсона странные разоблачительные посты; nemihail , который упрекнул Сталика в излишнем богатстве и непорядочности; losyara1975 , пост которого заморозили до того, как я успел его прочитать. Сталика и Махсона поддержала lena-miro.ru .
ЧТО ПРОИСХОДИТ СЕЙЧАС?
Еще в конце декабря Анатолий Махсон написал в ФСБ и СК официальное заявление о вскрытых им завышениях цен при закупках лекарств. Заявление приняли к рассмотрению, о результатах пока еще ничего не известно. — в нем говорится, что в сравнении с больницей Департамент здравоохранения Москвы переплатил за аппаратуру и лекарства 217 894 133,58 рубля .
Кроме того, Сталик и Анатолий Махсон получили множество писем о денежных махинациях и коррупции в области здравоохранения. Сталик пообещал, что он будет публиковать эту информацию по мере того, как она будет подтверждаться документами. Уже есть пост про то, что Департамент здравоохранения Москвы тратит огромные деньги на закупку ненужных упаковочных материалов для стерилизации.
Тем временем в 62-й больнице продолжается проверка.
СКОЛЬКО ДЕПАРТАМЕНТ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ МОСКВЫ ПЕРЕПЛАЧИВАЕТ ЗА ЛЕКАРСТВА?
13 января Сталик опубликовал серию постов с анализом цен, по которым Департамент здравоохранения Москвы закупает лекарства для онкобольных. Он посчитал, что при закупке 12 препаратов Департамент переплатил более 800 миллионов рублей .
Ниже привожу собственные расчеты по предоставленным Сталиком документам. В своих постах он также дает ссылки на аукционы и контракты на Госзакупках, всю информацию можно перепроверить ( , , , , ).
Капецитабин
4 161 - столько упаковок закупил ДЗМ
21 002 439,45 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
14 474 292,52 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
2 867 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиГемцитабин
21 148 - столько упаковок закупил ДЗМ
13 323 240 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
60 558 210,32 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
96 124 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПаклитаксел
43 357 - столько упаковок закупил ДЗМ
52 028 400 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
167 340 997,45 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
139 450 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиБевацизумаб
Дозировка 16 мл
Дозировка 4 мл
В сумме
9 454 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиТопотекан
163 - столько упаковок закупил ДЗМ
2 255 594 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
873 729 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
63 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиТрастузумаб
4 503 - столько упаковок закупил ДЗМ
223 979 445,15 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
74 030 986,11 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
1 488 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПанитумумаб
2 500 - столько упаковок закупил ДЗМ
99 962 500 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
15 507 571 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
387 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиОксалиплатин
17 049 - столько упаковок закупил ДЗМ
28 983 300 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
108 158 237 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
63 783 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиИринотекан
24 160 - столько упаковок закупил ДЗМ
24 715 680 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
95 367 509,85 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
93 223 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиДоцетаксел
До скачка цены
3 392 - столько упаковок закупил ДЗМ
3 392 000 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
18 704 531,75 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
5 514 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПосле скачка цены
6 864 - столько упаковок закупил ДЗМ
51 480 000 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
122 237 346 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
16 298 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВ сумме
140 941 877,75 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
21 812 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВинорелбин
5 810 - столько упаковок закупил ДЗМ
3 341 853,9 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
11 242 746,9 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
19 546 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиБевацизумаб
До падения цены
2 549 - столько упаковок закупил ДЗМ
34 422 307,76 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
72 806 398,77 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
5 391 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПосле падения цены
1 920 - столько упаковок закупил ДЗМ
6 482 016 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
13 717 785,6 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
4 063 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВ сумме
86 524 184,37 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
9 454 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВот что получается, если сложить полученные цифры:
861 544 526,64 ₽ - общая сумма перерасхода
457 651 - столько упаковок лекарств можно было бы купить на переплаченные деньгиЕжегодно в России заболевают [раком] (впервые заболевают) примерно 500 000 человек. Из них 290 000 умирают за первый год болезни. Это означает, что за их жизнь, фактически, не боролись... Их не лечат, до них лекарства не доходят!И ведь мы посчитали только по Москве, пусть здесь живет, грубо говоря, 10% населения страны. Значит, в Москве за год умерло примерно 29 000 человек, впервые заболевших. А вот вам 427 000 упаковок препаратов! Среди них и очень дорогие. Почти по 15 неполученных упаковок препаратов на каждого умершего от рака. Надо ли говорить, что эти лекарства, эти выделенные деньги, эти 844 миллиона наших с вами рублей могли бы спасти многих из этих 29 000 человек?
Вы представляете себе, сколько это - 29 000 человек в год? Думаете, ерунда - бабы новых нарожают? Это 80 человек в день. Один вагон в метро, полный троллейбус. Каждый день один вагон уезжает от нас на кладбище. И в каждом из них - наши родные, близкие, друзья, знакомые.
КАК НА СИТУАЦИЮ ОТРЕАГИРОВАЛ МИНИСТР ЗДРАВООХРАНЕНИЯ?
Вероника Скворцова заявила, что Анатолий Махсон и Леонид Печатников должны сами решить все свои разногласия.
«Надо найти общий язык и как-то пристойно эту ситуацию решить <...> Если окажется, что не смогут они [Махсон и Печатников] найти сейчас общего языка, ну, тогда они встретятся у меня в кабинете, и мы поговорим втроем».Вероника Скворцова, министр здравоохранения РФ
Скворцова отзывается о споре Махсона и Печатникова как о личном конфликте, который можно разрешить разговором. О ситуации с закупкой лекарств по многократно завышенным ценам она не упоминала. Пока остается непонятным, как личный разговор двух человек в ее кабинете поможет решить проблему с огромным перерасходом бюджетных денег при закупке лекарств. И из ее слов непонятно, собирается ли она вообще решать эту проблему или нет.Прошу вас не проходить мимо и подключиться к этой истории. Расскажите о происходящем в своих соцсетях, следите за новостями о 62-й больнице, не оставайтесь равнодушными.
В его трудовой книжке всего одна запись: "московская городская клиническая онкологическая больница N 62".
Главным врачом больницы в 1990 году его не назначили: избрал на эту должность коллектив. Назначать-то как раз не хотели. По всем советским параметрам Анатолий Махсон на такой пост не подходил: беспартийный, сорока лет не исполнилось, всего-навсего кандидат медицинских наук. Да и что фамилия, что отчество никак такой должности "не соответствовали".
Но коллектив проявил упорство. Я была на том собрании, когда решался вопрос - кому возглавить больницу, которая к тому времени была на грани закрытия, и нужно было поднимать ее. У представителя "сверху" была кандидатура на пост главного. Отвергли. А "своему" дали напутствие: ни в коем случае не бросать хирургию, обязательно оперировать.
Прошло двадцать лет. Когда на прошлой неделе была в 62-й, врачи, медсестры, санитарки мне сообщали: "У нас 15-го июня юбилей". Как будто юбилей не Толи Махсона, а всей больницы, всех ее сотрудников.
На "Толю", думаю, имею право: знакомы давным-давно. Знала его удивительных родителей, тоже врачей, которые познакомились на фронте. Уже после войны судьба занесла военврачей в подмосковное Петрово-Дальнее. Здесь бывшим фронтовикам дали служебное жилье. Здесь Толин отец Нахим Евсеевич разработал и проводил свои первые уникальные органо-сохранные операции на конечностях, пораженных опухолями. Здесь работала окулистом Толина мама - Бронислава Абрамовна. А Толю многие сотрудники больницы помнят мальчишкой, гоняющим на велосипеде.
Он не сразу пошел по стопам родителей. Даже целый год ходил на подготовительные курсы в авиационный институт. А потом все-таки поступил в первый мед. Но тяга к технике осталась. Когда мы еще лишь что-то слышали о компьютерах, Толя в полуподвале дома, в котором жил, оборудовал себе кабинет и гордостью этого кабинета был огромный компьютер. Уже будучи кандидатом медицинских наук, успешным хирургом, Анатолий поступил в МВТУ имени Баумана, получил диплом инженера по медицинской технике. Может, потому сотрудники 62-й на "ты" с компьютерами?
Когда в 1972 году Анатолий пришел хирургом в 62-ю, больница, рассчитанная на 700 коек, была неплохой. Но годы брали свое. Медицинская техника развивалась, менялось оснащение лечебных учреждений, а 62-я осталась как бы на задворках. К девяностому году оказалась в настолько плачевном состоянии, что из нее хотели сделать хоспис.
29 января 1990 года Анатолий пришел в больницу уже не просто хирургом - главным врачом... На улице - сильнейший мороз, а котельная больницы перестала подавать тепло. В палатах холод. Стали думать об эвакуации пациентов. Но удалось котельную запустить. Маленькая, вовсе не медицинская, однако все же победа. Ее могло бы и не быть, если бы не плечо коллектива - все объединились в стремлении сделать свою больницу современной, привлекательной и для тех, кто в ней работает, а, главное, для тех, кто в ней лечится.
Мне не раз доводилось слышать от здешних сотрудников, что они гордятся тем, что работают именно тут. И дело не в том, что построено три жилых дома для работников - очень многие приезжают сюда из Москвы. Приезжают рано утром, уезжают... Сколько часов длится рабочий день, здесь определить сложно. Хирург не может уйти домой, если он с утра прооперировал пациента, а у того к вечеру поднялась температура. Есть дежурные врачи? Есть, конечно. На них можно положиться? Безусловно. Но для тех, кто в 62-й, медицина - это как душа. Это навсегда. Это без деления на часы и дни.
Вот воскресный день. К подъезду хирургического корпуса подкатывается автомобиль. За рулем человек в джинсах и клетчатой рубашке. Пациенты, гуляющие в чудном парке, который окружает больницу, обращают внимание на то, что машину подпустили к самому подъезду, человека в джинсах встречают как-то по особенному. Они не знают, что это и есть главный врач - профессор, доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, ученый, хирург, который свои новаторские идеи в онкологии представлял на многих международных форумах в Европе и США.
Зачем приехал в воскресенье в больницу? Не умеет организовать свою работу так, чтобы нормально отдыхать? Анатолий Нахимович не приемлет мои вопросы. Они ему не понятны. Потому как, помните, медицина - это как душа. Это на всю жизнь. И для него очень, очень, очень важно, чтобы так же воспринимали врачевание все, кто трудится рядом. Онкологические больные отличаются от тех, кто страдает иными, даже более тяжелыми заболеваниями. Диагноз "рак" все-таки многие воспринимают как приговор. В 62-й - и это очень заметно, нет атмосферы беды. Даже внешне больница больше на санаторий похожа, чем на раковый корпус. Здесь настрой на выздоровление. Два штатных психотерапевта, конечно, помогают созданию такой атмосферы. Но они, как правило, помогают самым тяжелым.
Атмосферу оптимизма, доброты создает весь коллектив. Не только врачи, медсестры, нянечки - все, кто у нас работает, - Анатолий Нахимович любит говорить о "своих", считает их сплошь самыми лучшими, самыми добрыми.
После того как он несколько раз произнес "доброта", "добрые", спросила:
Ты считаешь, что медик обязательно должен быть добрым?
Вообще-то не только медик. Классик считал, что человечество спасет красота. По-моему, именно доброта. Многие наши беды, убежден, и болезни тоже, от того, что так много зла. Японцы, когда входят в лифт, обязательно здороваются. Потому они долгожители, хотя условия их проживания не лучшие, хотя они очень много работают. А злой медик - и вовсе нонсенс.
Я была знакома с удивительным российским педиатром Домбровской. Так вот она однажды мне сказала: "У врача, который прикасается к ребенку, обязательно должны быть теплые руки". Но вот я день назад стала невольным свидетелем того, как к Александру Бурлакову, уникальному специалисту по пластической онкохирургии, заведующему одним из хирургических отделений, пришла сорокалетняя москвичка с запущенным раком молочной железы.
Девять месяцев назад ей был поставлен диагноз, предложена срочная операция. Вместо этого дама девять месяцев собирала в Интернете и в глянцевых журналах всяческую информацию, лечилась водкой, смешанной с маслом, прочими снадобьями. В кабинет Бурлакова она вошла с объемистой папкой этой самой информации и рецептами этих снадобий. Ее грудь уже не была похожа на грудь. Александр Сергеевич сказал даме, что операция нужна срочно. Она не слышала и не слушала его. Она почти сорок минут терзала его вопросами и разговорами о том, что прочла, о том, как лечили подругу и так далее. Когда она пошла по четвертому кругу "своих наблюдений", я лично готова была ее убить. А Александр Сергеевич терпеливо слушал, снова и снова объяснял необходимость срочной операции. А за дверями кабинета сидела очередь пришедших к нему на консультацию. Когда дама, наконец, вышла, я призналась Бурлакову в своих ощущениях. Он мне сказал: "Она несчастный человек - все сроки упущены, и ей вряд ли уже можно помочь".
Таких случаев, к сожалению, много, - соглашается Махсон. - Мы все говорим, говорим о санпросвете, но его нет. И люди пытаются лечиться по Интернету, по рекламе, идущей на радио, телевидении, в газетах и журналах. Страшное дело! А Бурлаков прав! Медик обязан уметь слушать и слушать.
И болеть с каждым больным, и умирать с каждым умирающим?
Не надо утрировать. Одна из наших нынешних бед - утрата милосердия. Даже в медицине. Вот раньше медсестер правильно называли: сестры милосердия. И если милосердие уходит из медицины, тут никакие самые современные, самые высокие технологии никого не спасут.
Мы говорим о высоких технологиях в онкологии. Раковых больных становится все больше. В одной Москве каждый год 30 тысяч человек попадает в раковые ряды. Однако считается, что в России их значительно меньше, чем, например, в США. Там 450-480 больных на 100 тысяч населения. В России - около 330-350.
Это потому, что россияне живут меньше и просто не доживают до своего рака? - спрашиваю я. - Хотя от злокачественных новообразований страдают и совсем молодые, страдают дети, особенно заболеваниями крови, лимфогрануломотозом...
Ты права и насчет продолжительности жизни, и насчет детей, - отвечает Анатолий Нахимович. - Потому так важно, чтобы в онкологии использовались все самые современные виды помощи - и операции, и химиотерапия, и лучевое лечение. У нас проводятся все принятые в мировой практике методы хирургического лечения, лазерная деструкция, фотодинамическая терапия. Видеохирургические операции позволяют без обширных разрезов заметно снизить травматичность вмешательства. Часто лечение включает реконструктивно-пластические операции для восстановления функции органов и коррекции косметических дефектов. Например, больным раком гортани часто сохраняют голос.
Заведующий третьей хирургией Михаил Юрьевич Щупак - твой, кстати, племянник - познакомил меня с Виталием Сергеевичем Гороховым - тем самым инженером-электронщиком, которому вы коллективно провели уникальную операцию по поводу рака грудины. Познакомил накануне выписки Горохова из больницы. Называю полностью имя, диагноз с его, пациента, согласия.
Ты еще назвала Михаила Юрьевича, как мне показалось с упреком, что он мой племянник. А у нас поощряются родственные связи. Здесь работали мои родители. Здесь работает моя жена Валюша - заведует компьютерной томографией. Да, Миша - сын моей родной сестры, но он очень даже неплохой хирург и компьютерный знаток. У моего заместителя - уникального онкохирурга профессора Николая Павловича Забазного в больнице трудятся дочь, зять, племянник. Есть и другие династии. Разве это плохо? А Горохов, операция, которую ему провели, действительно случай уникальный. В общей сложности операция длилась восемь часов. Бригады менялись. Оперировали я, Николай Павлович Забазный и Александр Сергеевич Бурлаков, еще три хирурга ассистировали. Потому что надо было не только удалить пораженную опухолью грудину. Нужны были пересадка тканей для "заплат", создание искусственного каркаса... Саше досталось более всех - каркас "внедрял" в грудину именно он. Именно он разработал и применяет "пластмассовые детали", которые так необходимы при проведении органосохранных операций.
Если не ошибаюсь, такие операции начались у вас в 1975 году...
Не ошибаешься. Эти операции необходимы. Без них не может быть современной онкологии. Дело не только в косметических дефектах. Скажем, после удаления молочной железы женщина, конечно, чувствует себя некомфортно. Пластику железы делают давно. И чем дальше развивается помощь больным со злокачественными опухолями, тем острее проблемы внедрения органосохранных методов лечения. Саркома ноги, руки. Как было раньше? Ампутация. Человек спасен? Да! Ему комфортно жить? Нет. Мало удалить опухоль, продлить жизнь, надо обеспечить ее качество. Иначе... Не должно быть иначе!
Не стану вдаваться в подробности эндопротезирования, в подробности того, как изменился прогноз для пациентов с появлением возможности использования собственных тканей, костей для пересадки. Вот отделение, которое возглавляет Бурлаков, называется "4-я хирургия". А на самом-то деле это отделение реконструктивной и пластической онкологии. В учебниках, в списке медицинских специальностей таковой не значится. Хотя сомнений в ее необходимости нет. Нас очень поддерживает руководитель Департамента здравоохранения Москвы Андрей Петрович Сельцовский.
Мы оснащены на уровне лучших мировых стандартов, - продолжает Махсон. - Это помогло разработать систему органосохранных операций при опухолях грудины, ног, рук, таза. А теперь еще - пластика при опухолях головы. Я говорил, что часто удается сохранить голос после удаления гортани. Елена Николаевна Новожилова на днях защищает докторскую диссертацию на эту тему. Вот слайд, который она продемонстрирует.
Анатолий Нахимович показывает мне этот самый слайд: на нем хор пациентов, которым удалена гортань. Может, ошибаюсь, но мне кажется, он вызовет в зале защиты улыбки и аплодисменты. А Бурлаков неделю назад уже докторскую защитил - на "ура" прошло его сообщение о применении в онкологии реконструктивных и пластических методов. Пока в городской больнице N 62 пять докторов наук. К концу года скорее всего их будет восемь. Кроме Бурлакова и Новожиловой готов к защите докторской заместитель главного по лечебной работе Андрей Соколов.
Толя, мы не отвлеклись от юбилейной темы?
Не отвлеклись. Бюджет нашей больницы на нынешний год перевалил за миллиард рублей. Это на 13 процентов больше, чем бюджет прошлого года. Значит, городские власти, Департамент здравоохранения понимают: не должно медицинское учреждение страдать от кризиса. Пропускная способность больницы увеличилась почти в три раза. Прежде мы лечили 5,5 тысячи больных в год. Теперь почти 15 тысяч. Операций делали 1800, теперь более 7000. В том числе и уникальных... Пока у нас девять операционных. Скоро к ним прибавится еще три: для лапораскопических, урологических операций, для малоинвазивных вмешательств под контролем ультразвука...
Расхвалился...
Просто не люблю, когда раковый диагноз до сих пор считают приговором. Мой отец еще в 1976 году, когда были совсем иные возможности, оперировал 24-летнего пациента по поводу кондросаркомы бедренной кости. Этот человек последние 15 лет живет в Греции. Три дня назад он звонил. Приедет, как он сказал, показаться нам: не доверяет греческим специалистам и периодически наведывается в нашу больницу. Проблем со здоровьем у него нет. И таких бывших раковых пациентов много. А юбилей... Хорошо, что за все свои 60 лет я ни разу не поменял место работы.
Прямая речь
Михаил Давыдов, президент Академии медицинских наук, директор Российского онкологического научного центра имени Блохина, Академик РАН и РАМН:
Анатолий Махсон - один из лучших представителей онкологической службы страны. Анатолий - прекрасный хирург, замечательный организатор. Удивительно талантливый, тактичный человек, вобравший в себя все лучшие мужские качества. Он надежен и доброжелателен и в работе, и в общении с людьми, и в семье.
Сергей Рогов, директор Института США и Канады, член-корреспондент РАН:
Стараюсь с врачами иметь как можно меньше дел. Но в последнее время врачи занимаются мною. Я не специалист в области медицины. Хотя представление об уровне медицинской помощи в США, в Европе у меня есть. И есть основания говорить, что наше здравоохранение до этого уровня не дотягивает. Однако бывают счастливые исключения. Московская онкологическая больница N 62 - это просто оазис доброты, заботы и, главное - высочайшего качества диагностики и лечения. Говорю об этом не понаслышке - был пациентом 62-й. Здесь во всем настоящий мировой уровень. Представляю, каких огромных усилий стоит это Анатолию Нахимовичу. В день юбилея желаю ему самому крепкого здоровья. И надеюсь, что сам буду как можно реже пользоваться услугами его замечательного коллектива.